Венценосный крэг - Ольга Николаевна Ларионова
– У т-тебя, однако, собачьи п-привычки, – проговорила Сэнни, от холода постукивая зубами и на всякий случай отплывая подальше. – Зеваешь вот от в-волнения…
Даже приглушенный голос раскатывался над едва шепчущимися волнами, как легкий гром. Сирвенайя встопорщила усы и беззвучно ушла в глубину. Теперь – скорее на берег, сбросить намокшую сорочку, чтобы не превратить супружескую постель в маленькое болотце…
Тончайшая ткань липла к телу, и, стоя на холодном камне, она почувствовала себя совершенно голой. Черные небеса, да на ней же не платье – проклятая воздушная кисея, о которой она совершенно забыла! Вот что значит вырасти без зеркал, этого дивного изобретения далекой Земли, и не уметь глянуть на себя со стороны. Хороша же она была перед Лунным Демоном, хотя полумрак глубоких ворот, да еще и заслоненных его крылатой фигурой с одной стороны, должен был хоть в какой-то степени ее укрыть.
Но все равно – ткань рубашки была совершенно прозрачна, так что у него, разумеется, даже не возникло сомнения в том, что она прошла обнаженной под запретными солнечными лучами лишь для того… лишь для того, чтобы…
Клочья ни в чем не повинной сорочки полетели в воду. Домой, домой! Доигралась.
А дома – угрюмый взгляд супруга, сидевшего на постели уже в походных штанах, но еще босиком.
– Голая, мокрая, растрепанная. Ночная ведьма, одним словом. На каком шабаше прикажешь тебя искать?
– А зачем меня искать? Стало душновато, как-никак лето подошло, мне окунуться захотелось. – только бы не заметил, с каким трудом слетает каждое слово с губ, все еще пульсирующих нездешней болью!
– Окунуться? Да я вот так уже полчаса сижу!
– Что, не спится? – Даже самой противно от собственного невинного тона. – А я с сирвенайей познакомилась поближе. Ардинька говорила, что они с вечера уплывают от берега, чтобы во сне их не выбросило прибоем на камни, но наша теперь и ночью здесь, как в почетном карауле… Ты все еще сердишься?
– Глупенькая ты моя! Разве так сердятся? Я просто боюсь за тебя. Каждый раз, когда я не обнаруживаю тебя в пределах досягаемости, на меня накатывает жуть – словно я никогда больше тебя не увижу.
– Уж лучше бы сердился… В пределах досягаемости.
– Да? Ну ладно, не пожалей только. Я ведь могу сердиться и до самого утра… и до обеда… и до вечера… Нет, вру, до вечера не могу, обратно же зван к Алэлу.
Давешняя, вроде бы уже усмиренная подозрительность снова встрепенулась в дальнем уголке памяти.
– Зван? Второй вечер подряд? У нашего островного королька какой-то неестественный всплеск гостеприимства.
– Это у твоего моего подозрительного величества подозрительный всплеск подозрительности!
– Ну, родишься и проведешь первые шестнадцать лет своей жизни во дворце…
– Вот именно – в самом что ни на есть средневековом дворце. А по моим книжным представлениям, недоверчивость как-то противоречит этическим принципам рыцарства. Или нет?
– Или да. И все-таки, что понадобилось от тебя этому старому лису Алэлу?
– Да ничего. Он просто предложил свою помощь. Магическую притом. Понимаешь, будет очень жаль, если вдруг наша Ракушка (хотя она больше похожа на завалявшуюся сплющенную смокву) переключится на какое-нибудь другое изображение. А самоцветный глобус, как я понимаю, навсегда исчезнет из ее памяти, замещенный новой картинкой.
– И что же предлагает Алэл?
– Он собирается эту самоцветную шкатулку воспроизвести в натуральную величину, но без подпорок – и с твоего позволения, естественно. Чтобы потом детишки любовались. Призовет на помощь духов земли, благо это одна из повинующихся ему стихий, они обеспечат его любыми минералами, и даже в надлежащей огранке – куда там музею Горного института! Ну ты как, дозволяешь?
– Если это для детишек, то ты мог бы и не спрашивать.
– Ну вот мы обо всем и договорились. Мне можно начинать сердиться?..
Но ни до вечера, ни даже до обеда побыть вдвоем не удалось – приполз свянич, принялся щекотать за пятки. Понятно, побудка по-игуански. Как выяснилось, неугомонная Паянна с утра пораньше успела слетать с Эрмом на материк, оглядела окрестности Асмурова замка. Вернулась с рулоном плотной бумаги и парой широких гладких досок.
Сейчас она, нетерпеливо прохаживаясь взад и вперед, ожидала появления владетельной четы в шатровом покое, уже порядком присыпанном пылью Равнины Паладинов.
– Ты вот что, княжна, – безапелляционно обратилась она к Сэнни, все еще сонно протиравшей глаза. – В тоем образе, как твоя домина стоит там, на шири равнинной, здесь его возводить не моги. Несуразность получится.
– Послушай, Паяннушка, я об этом как-то еще не думала, – позевывая, проговорила принцесса. – Мы пока только место выбираем…
– Ужо выбрали, дак с какой радости канителить-то? Токмо над откосом таку махину громоздить негоже, неровен час али земля дрогнет, али ураган надыбится. Да и что проку в море, ежели оно незнамо где внизу плещется? И ребятня туда скувырнуться может. Не, на мой погляд, берег надоть уступами срезать, а на кажном – по единому… как это у вас… етажу во фрунт развернуть, навроде башни пятилученской. С нижнего на верхний лесенки резные перекинуть, на это у вас шустрики-работнички безответные дюже умельственны. В такую ширь дворец раскинем, что королек тутошний зайдется от зависти!
– Слушай, уважаемая, уймись, ладно? – поморщился командор, которому с основательного недосыпа зычный бас воеводши прямо-таки обухом бил по голове. – Если тебя обуревают архитектурные фантазии, пожалуйста, набросай все это на бумаге и представь на подпись. Желательно в трех экземплярах.
– Ты, князь, когда наследничков накуешь в трех ыкзымплярах, тогда и мне указывать будешь, как хоромы городить, – срезала его Паянна. – А ты, княжна, вели мне где-нибудь на бережочку место разровнять и мелким песочком засыпать. Ежели у твово господина к таким затеям душа не прикипает, то я для тебя одной на песке свои задумки представлять буду; что тебе по нраву придется, я на твердый холст перенесу, на то я его цельный свиток приволочила.
– Гениальная мысль! – возрадовался командор. – Бери себе по-быстрому дюжину сервов и вали на берег. Там они тебе кусок пляжа отбульдозерят под чертежную доску – и рисуй себе, сколько душе угодно. Заодно детишек позабавишь. Как говорится, бог в помощь!
– Не забава то, князь милостивый, – сурово ответствовала воеводиха, – а, может статься, остатняя для меня радость под солнышком приветным. Что мы дотоле в весеннем нашем краю клепали – казармы да анбары. Когда и темницы. А тут – дворец цельный…
Она круто повернулась и, глухо топая, покинула шатровый покой.
– Зачем ты так? – с естественным упреком обернулась принцесса к мужу. – Ты посмотри, она даже ходит-то с трудом. А сколько забот на себя приняла?
– Да столько, сколько
