На золотом крыльце — 2 - Евгений Адгурович Капба
— Ну, ваще-то, может, и не сожрут, — признал Нафаня и почесал междудушье, натертое штанцами, озадаченно глядя на меня. — Да и помочь такому молодому-обычному-необычному тоже есть вариант. Если он больше за портки меня тягать не станет! Чтой-то я говорил? А! Если не станет тягать — я ему помогу! У меня щас катафалк освобождается, поедут в сторону Красного Городка за трупешниками. Могут тебя подбросить.
— А обратно? — спросил я. — Да не буду я ваши портки трогать, не надо они мне! Это так было, для демонстрации серьезности намерений.
— Ваще какой серьезный, — покивал Нафаня. — Я ваще как проникся.
Катафалк меня не пугал. Подумаешь! Обычная машина. Такой вот у меня день рождения — похоронный, что уж тут поделаешь.
— На сквер Ивана Четвертого такси вызовешь, там кафешку найдешь — «Восточный базар», в Гостином Дворе. Давай на семнадцать ноль-ноль ориентироваться… Я как раз с «Молодеги» подбегу, там недалеко, — задумчиво проговорил Оболенский. — И вот что, Нафаня. Дай-ка ты мне парный талисман. Нормальный только, с указанием направления.
— Имею альпийский, имею авалонский… — поковырял в носу гоблин, как будто именно там и были спрятаны талисманы.
По крайней мере, глубина погружения пальца и размеры носа могли предполагать и такой вариант.
— Выбирать между сортами дерьма… Эх! — покачал головой корнет. — Но давай альпийский. Шустренько, Нафаня, шустренько! А то твой катафалк уедет! Короче, Миха — если с тобой что-то нехорошее случаться начнет — у меня талисман нагреется, если со мной — то у тебя. И тянуть будет в нужную сторону. Но я где обещал, там и буду, ну ты понял. У Наташки. А ты — к ордынке этой своей и мигом на Гостиный Двор, ладно?
Все я понял. Если бы у него не свербело к Наташке и ее подружке бежать — фигу с маслом бы мне, а не одиночную прогулку по сервитуту. Хорошо, что с Оболенским поехал, а не с вахмистром Плесовских. Стремно, конечно, по незнакомому городу шататься, но и интересно до жути!
— Ты дюссак свой не забудь, — вовремя спохватился корнет. — В сервитуте без оружия только дурачки и маги ходят. Тут живет свирепый народ! А то, что ты маг, лишний раз демонстрировать не стоит, ни к чему это. Так что цепляй этот свинорез на пояс, хватай рюкзак и, как только Нафаня талисманы притащит — отправишься. Вон, катафалк уже подъезжает к воротам.
В кабине катафалка сидели два типа до такой степени потрепанные жизнью, что не представлялось никакой возможности сделать выводов об их расовой принадлежности. И обратил на это внимание не только я. Оболенский, глядя на этих двух мужчин, задумчиво проговорил:
— Господь создал нас всех разными, а алкоголь уравнял шансы…
— Кольт, — не удержался я.
— Что? — дернулся корнет.
— Так говорят про кольт. Ну, револьвер, — развел руками я.
— Да? Что за глупости, как револьвер может сделать всех равными? — удивился Оболенский. — Что мне сделает парень с револьвером, если я заклинанием завяжу ему ствол в узел? А ты — и вовсе без заклинания… Нет уж, друг мой Миха, с алкоголем оно логичнее будет.
— Не-а, — покачал головой я. — Некоторые от водки буйные, а некоторые — спят. Никакого равенства.
— Действительно, — согласился Оболенский. — Шуруй-ка ты в катафалк, там подождешь. Задолбал уже.
Вот не умею я вовремя остановиться, а? И ничего не могу с этим поделать!
* * *
Два лесных тролля проводили совершенно флегматичными взглядами катафалк, который выгрузил меня на обочине и утарахтел в сторону Красного Городка. Я поправил лямки рюкзака, сунул руки в карманы и пошел вперед, вертя головой во все стороны и постепенно приближаясь к этой парочке.
Орочий район — Бушма — называли дурдомом не зря. На самом деле он располагался на месте бывшего психоневрологического диспансера, и контуры больничных корпусов еще можно было разглядеть среди чудес местной аутентичной архитектуры.
Приспособленные под жилье грузовые контейнеры, трейлеры, хибары из какого-то хлама, вполне приличные избенки-срубы и даже основательные дома из дикого камня громоздились друг на друга, лепились к остаткам больницы с совершенно непонятной мне логикой. Нет, улицы тут имелись — и довольно оживленные, даже троллейбус ходил! Но все, что располагалось за их пределами — это был первозданный хаос.
— Без дела плутаешь или дела искаешь, молодой людь? — спросил один из лесных троллей.
Его огромный нос и впечатляющий подбородок представляли собой выдающееся зрелище, в прямом смысле. Они почти касались друг друга! Еще и фразу а-ля Баба Яга произнес… Может, Баба Яга была лесной троллихой?
— Искаю… А, блин! — похоже, это было заразно. — Ищу! Ищу Хорсу, ордынку, у нее фургон с шаурмой где-то неподалеку стоит. Посылка от братца к ней.
— У-у-у, молодой людь, все ордынские — наркоманы и проститутки, — поделился со мной мнением второй тролль. — Или какие-то придурки.
Его синяя лохматая рожа была широкой и щекастой, а нижние клыки едва ли не доставали до бровей.
— Ежели едать у Хорсы соберешься — ты ордынскую шаурму не едай, они в нее бомжей вертят! — продолжил мысль он. — А и не стригайся тоже! Она тебе горло бритвой перережет. Дурная баба. Даже придурошная.
— Вот как? — удивился я. — И что, кому-то уже перерезала?
— Дык мну! — тролль гордо задрал голову и продемонстрировал рубец на кадыке — полумесяцем. — Я ее за ягодницу ухватить хотел, а она и чиканула!
— То есть, если не хватать — можно и стричься? — я не мог не поинтересоваться подробностями.
— Дык там ягодницы — ухо-хо-хо! — возбудились оба тролля. — Как не хватать-то?
— А горло… — я непроизвольно почесал шею.
— А горло — дело житейсковое — отмахнулся щекастый. — Одним больше, одним меньше.
— А искать ее где?— я снова попытался свернуть диалог в конструктивное русло, как я понял — для троллей это дело почти невероятное.
— Дык ходяй до гоблинской барахолки, вот прямо и прямо по Аллейной. А на барахолке направо сверняй, там домик красный, а над ним растяг с белой дланью. Привет Хорсе передавовывай от Нильсона и Карлсона, мы очень большие поклонники ее красивенных ягодниц! — заржали два тролля. — Га-га-га-га!
Хурджин мне показался куда более адекватным. С другой стороны, Хурджин тролль горный,
