На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба
Все-таки между личным дворянством и потомственной аристократией имелась большая разница. Например, у Оболенских — имение под Калугой на три тысячи душ разного населения и семнадцать квадратных километров площади. Понятно — не Демидовы и не Вяземские, но… Тоже — юридика!
Однако, если хочет — пусть будет на «ты». Мне не сложно.
Блокпост представлял собой сооружение из бетонных, металлических и деревянных зачарованных элементов. Острые колья из арматуры усеивали пространство перед укреплениями. То ли шутник, то ли мрачный эстет тут и там понадевал на стальные острия бошки убитых хтонических тварей. Выглядело такое украшение устрашающе, но, конечно, испугать могло разве что женщин и детей: монстрам на такие штучки было наплевать. Да еще и воняло.
— Стоп-машина-ять! — сказал снага с автоматом неизвестной конструкции в руке, выходя из-за блокпоста. — Предъявите документики-врот! Калужская муниципальная полиция!
Он на кого угодно походил, только не на доблестного стража порядка! Но корнет отреагировал спокойно, видимо — разглядев на груди орка блестящий значок. Такие вроде как нельзя подделать или украсть — они всегда завязаны на личность полицейского.
— Привет, Заварка! — махнул рукой Оболенский. — Мы как обычно — к Нафане, на Пятницкое.
— А-ска, Егорушка-нах! — обрадовался орк. — Вы, главное, про Фонд-х помощи семьям ветеранов полиции-ять не забывайте, благотворительность, ять, это дело всех и каждого-врот!
Оказывается, эти двое были знакомы!
— Рука дающего не оскудеет! — заверил опричник снага-полицейского. — Давай, пропускай.
И нас пропустили. Я пялился на других служивых орков с сильным удивлением. И Корнет, выруливая на трассу, пояснил:
— Это сервитут, тут и не такое бывает. В Калуге у муниципалитета такая политика: орки служат в эльфийском Бору, галадрим — на Лампочке, кхазады с Лампочки — в центре, на Гантеле, где живут в основном люди, а люди, соответственно — в Бушме и вообще везде. Разделяй и властвуй, короче. Гоблины с Красного Городка, правда, нигде не служат, но гоблин и служба — это в принципе что-то несовместимое. Ну, посмотришь, как тут всё устроено, поймешь. Сервитуты — это тоже своего рода тутто пер тутти, здесь каждой твари по паре.
И я смотрел.
В Бору рассмотреть особенно ничего было нельзя — галадрим народ скрытный, а лес там — темный, да и живая изгородь по периметру. Разве что КПП на въезде впечатлили: эдакие резные терема с крышей из дерна, на которой цветочки растут! И стражники — эльфы со снайперскими винтовками, а вместо сторожевых собачек — медведи с шипастыми ошейниками. Обычные приличные мишки, не хтонические. И у галадримов взгляд из-под зеленых балаклав ни разу не добрый… Вот тебе и младовегетарианцы-пацифисты.
На выезде из Бора мы миновали гигантскую скульптуру Константина Циолковского — великого звездного мага, основателя космической программы Государства Российского. Волшебник и ученый крепко стоял на бронзовых ногах, задумчиво глядя куда-то в сторону Черной Угры, и непонятно было — одобряет он нынешнее положение вещей или осуждает.
— Во-о-он там его дом-музей, — ткнул пальцем куда-то влево Оболенский. — Между многоэтажек практически не видно.
Когда мы ехали по проспекту имени князей Гагариных, я во все глаза смотрел на происходящую вокруг дичь. По проезжей части перемещались транспортные средства всех конфигураций: от гужевого транспорта до шагоходов и авто на магических кристаллах. На тротуарах и у дверей бесконечных кафешек, мастерских, магазинчиков и других заведений бродили, сидели, общались, перекусывали и дрались самые невероятные типажи: хвостатые зверолюди, сверкающие хромом и неоном аугментированных частей тела киборги, зеленые быдловатые снага и серые носатые суетливые гоблины, бородатые деловитые кхазады, изящные эльфы, роботы-доставщики, чьи-то домашние элементали и полупрозрачные голограммы. В уши шибала жуткая какофония звуков — музыка и реклама грохотали из десятков и сотен динамиков.
А над проспектом медленно проплывал белый дирижабль с огромным билбордом на борту. «Хьянда Инвиньятаре — клиника, которая причиняет радость!» — значилось на нем. Под надписью с рекламного плаката жизнерадостно улыбался страшный черный урук, скалясь на весь мир зубами, выкрашенными во все цвета радуги. Вот это и называется — матёрая дичь!
У меня даже в висках закололо от обилия впечатлений, и я откинулся в кресле, радуясь, что за рулем сидит Оболенский.
— Что? — спросил корнет. — Никогда до этого не был в сервитуте? Обожаю здешнюю атмосферу! Если и есть где-то свобода, так это здесь! Чуешь, как легко дышится? И никто пальцем не тыкает — туда ходи, сюда не ходи… А, кстати! Держи смартфон, почитай выжимку из местных правил. Соблюдай их — а на остальное плевать, хоть без трусов бегай.
Я взял из его рук гаджет и, прежде чем вчитаться, глянул еще раз на серое, покрытое тучами небо: кроме дирижабля в воздухе постоянно висели дроны с камерами, десятки дронов. Да и на фонарных столбах на кронштейнах я разглядел целую кучу следящих устройств, и практически над каждой дверью — тоже. Свобода? Ну-ну…
«Такая свобода скрипит на зубах» — вспомнилось мне что-то из репертуара Руслана Королева.
* * *
Глава 14
День рождения
Мелкий ушастый, носатый и серокожий гоблин ни секунды не стоял на одном месте. Он бегал туда-сюда по облупленному бетонному крыльцу, чесался, подпрыгивал, хлопал себя по ляжкам, облокачивался о столб, садился, вставал, спускался по ступенькам и поднимался по ним снова. Его звали Нафаня, и в местном сервитутном коммунальном хозяйстве он числился начальником участка гражданского обслуживания, но на самом деле был барыгой.
Как начальник участка он отвечал за кладбищенские дела: вывоз мусора, благоустройство главных дорожек, рытье и закапывание могил и своевременное опустошение рюмочек с водкой и пожирание хлебушка. Ну, и конфет, как водится. А как барыга он покупал и продавал разный мутный товар, происхождение которого никогда не спрашивал. Нет, полный криминал ему приносили редко, а вот сомнительные трофеи, попахивающие мародерством и браконьерством — вполне. Те же солдатики или — сталкеры, промышляющие на окраинах Хтони, или — дауншифтеры с главной калужской свалки на Красном Городке.
И теперь Нафаня вел переговоры с Оболенским в таком дерганном ключе, что у меня аж в глазах рябило.
— Тыщу за медведя. Тыщу за медведя? Тыщу — за медведя! Не-не-не! — гоблин почесал задницу. — Тыщу за медведя — это чересчур.
И высморкался в руку, и посмотрел на свои сопли. А потом продолжил мысль:
— Семьсот за медведя? Семьсот за медведя. Семьсот — за медведя! — он вытер руку о штанцы и
