На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба
Глядя на то, как я двигаюсь в их сторону, огромные орки подобрались и, ухмыляясь, пялились на меня. Было страшновато. Двухметровые верзилы, мускулистые, с кожей цвета чернозема, присыпанного пеплом, они выглядели очень, очень внушительно. Приблизившись метров на пять, я сказал:
— Гарн, гарн! Урук-хай гуук захад за пушдуг-луг Бельдягино!
— Скаи! — воскликнул один из них. — Человеческий детеныш шпарит на черном наречии! Ты чьих будешь, чучелко? Кто тебя бурзгашу учил?
— Я — свой собственный, — сказал я. — А из ваших с Маухуром Поджигателем знаком и с Ярлаком Оторви-И-Брось.
— Тааш? — оскалился один из них, требуя доказательств.
— Да запросто! — ухмыльнулся я в ответ. — Ярлак в сортир ходить не умеет, только под кустами срет, оторвет лопух, подотрется и бросит!
— Га-га-га-га!!! — они заржали так, что, кажется, затряслись стены форпоста. — Душруг рхишк, иди сюда, сядь с нами! Мясо будешь? Это лосятина, кстати, пряного посола… Так че там Ярлак, когда последний раз его видел? Куда он — к Бабаю своему опять в Паннонию умотал? А табор Маухура куда делся? Пару лет не видали этих засранцев…
Ну, я уселся рядом с ними и начал нарезать:
— О, ну, я последний раз с ними общался прошлым летом, они работали на деда Костю, охраняли одну лесную усадьбу посменно… Как-то на нас напали какие-то типы с автоматами — Ярлак и Маухур, и две ваших распрекрасных барышни — Шира и Мара — поотрывали головы авангарду, бросками этих самых голов нейтрализовали гранатометчиков, а потом гоняли основные силы по лесу. Я тогда впервые увидал гирлянды из кишок, ну, и народное урукское искусство изготовления композиций из человеческих тел — тоже. Меня дед потом в лес не пускал, но я все равно ходил — много дел там было.
— Деда Костю? — заинтересовался один из них, с огромным шрамом через все лицо. — Шарку Нарку-Матуур?
— Э-э-э-э… Да, наверное, — что-то такое я слышал от Маухура, но утверждать не мог. — Константин Константинович Иголкин. Но и как вы сказали… Нарку-Матуур можно, в принципе, на русский перевести примерно так, как он на некоторых конвертах подписывался.
— Гарн! Знаем, знаем! — закивали они. — Великий старик! А Маухур, похоже, хватку теряет, обычно он любил врагов поджигать и отправлять побегать. А тут — гирлянды, кишки… Топорно работает, прямолинейно! Может, пора давать ему новое прозвище? Например — Маухур Кишечная Палочка! Или Маухур Прямая Кишка! А тебя как звать, душруг рхишк?
— Миха, — представился я. — Прозвища пока нет, не заработал.
— Аста! Нарсоу! Айнар! Шарах! — представились они, и Нарсоу проговорил: — Ты вот сразу сказал, что тут у вас дерьмовое местечко, но я тебя уверяю — мы привезли в этой карете настоящий бубхош багронк. Мы-то эту дрянь кинем и уедем, а вы останетесь…
— И что там такое? — не мог не поинтересоваться я. — Через эфир ничего не видно!
— Гос-дуруб! — прошептал Аста. — Реально стремный! Или стремная? Там Моргот разберет, да и то не обязательно.
— Хозяин? — удивился я. — Какой еще хозяин?
Примерно так переводилось это «гос-дуруб». Хозяин, лорд, покровитель, хранитель. Многое зависело от интонации и ударения, в бурзгаше не такой-то большой словарный запас, с русским не сравнить — вот орки обычно и компенсировали экспрессией и выразительностью.
— Господа юнкера-а-а! — раздался голос Оболенского. — Кто там хотел пострелять?
— Всё, меня зовут, — с сожалением проговорил я. — Может, свидимся еще? На железе бы позвенели, у меня есть гномский дюссак!
Я продемонстрировал подарок кхазадов и спровоцировал таким образом одобрительное цыканье зубом и многозначительные взгляды. Вот нравятся мне уруки, хоть они и законченные мерзавцы. Обаяние зла в чистом виде!
— Мясо возьми? — предложил Аста, как будто в ответ на мои мысли.
Зло в чистом виде мясо случайному знакомому не предлагает.
— А давайте, — с воодушевлением согласился я. — Отдарюсь!
— Ты мне, я — тебе, — заухмылялись орки. — В следующий раз мы сожрем всю твою еду, обосрем твой сортир и будем храпеть в твоем доме!
— Всенепременно! — вернул улыбку я. — Я запомнил! Обзаведусь домом — милости прошу! А пока я голодранец, так что бе-бе-бе!
И побежал догонять наших под жизнерадостное гыгыканье уруков, которые явно были довольны общением со мной.
Тройка юнкеров и Оболенский в это время двигались через атриум к одной из угловых башен. Видимо, у них уже шла какая-то беседа, и я, пристроившись в арьергарде, стал слушать корнета:
— … Все, что сейчас происходит — типичная раскачка. В плане инцидентов Черная Угра считается одной из самых предсказуемых Аномалий, — пояснял Оболенский. — Сначала идет шесть-восемь пробных вылазок тварей, примерно таких, как вы пережили по пути сюда. Потом — то, что мы называем Девятым Валом — собственно, сам Инцидент. Черный туман покрывает собой всю пойму реки Угра, как раз до стен нашего форпоста. Дышать им не рекомендуется, лучше использовать армейские противогазы, иначе тянуть начинает очень быстро: три-четыре часа и — раскоординация, пограничные психические состояния, нарушение метаболизма и хроническая усталость. И далее по нарастающей. А в противогазе — нормально, и сутки можно потерпеть.
— Сутки — в противогазе! — вздохнул Тинголов. — О, Эру!
— Эльфам еще и инъекции каждые три часа надо делать, витаминчики там, стимуляторы и прочая поддерживающая фармакология. Больно вы для Хтони нежные, — строго сверкнул глазами корнет. — Но это — лирика. По факту — твари будут переть тут постоянно, и сокращать их поголовье — наша прямая обязанность. А ингредиенты собрать после того, как приступ отбили — неплохой приработок. Тут тоже всё классически: приемщиков интересуют только черные сердца, остальной ливер, рога и копыта — в утиль. Вырезаешь сердце, закидываешь в пластиковый контейнер, тащишь на базу в холодильник, сдаешь под роспись кладовщику, а потом, когда приемщики приезжают — вся база получает премии. Тутто пер тутти, как говорят итальянцы. Всё для всех!
— А скажите, корнет… — вкрадчивым голосом поинтересовался Беземюллер. — Сколько стоит, скажем, сердце хтонического барсука?
— Приемщики берут по триста денег, но это оптовая цена, на рынке дороже.
— Верда-а-аммте шайзе… — простонал Ави. — А аиста?
— Четыреста двадцать, — пожал плечами Оболенский.
— Доннерветтер… — кажется,
