На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба
— Я понял, — на самом деле я вправду понял, и даже представлял себе, что попытаюсь сделать. — Договор подготовили, как я и просил?
— Йа-йа, — кивнул Гутцайт. — На оказание услуг по консультированию по поводу личного библиотечного фонда.
— Отлично. Сумму прописали? — я заглянул в бумагу и увидел там две цифры: «по факту» и «по итогу оценки качества выполненных работ».
Обе меня впечатлили. А Сигурд Эрикович сказал:
— Это ж сестра моя. Мне для нее ничего не жалко, смекаешь? Кроме семьи у нас, Михаил, по факту нет ни хрена, такое дело… У нас папашки — родные братья. Мой — артефактор, гравер, реставратор, ювелир. А ее — поп!
— Как — поп? — удивился я. — А… Ну да. Если может быть эльф — настоятель собора в Архангельске, то почему не может быть поп-кхазад?
— Именно! — улыбнулся Сигурд Эрикович. — Давай, подписывай — и иди работай.
* * *
Коньяк сработал или уютная обстановка Творческого дома — Ингрида Клаусовна Гутцайт, взрослая солидная женщина и целый директор, спала на бархатном диванчике подложив ладошки под щеку. И над головой у нее я видел дверь — большую, деревянную, с отшлифованной прикосновениями множества детских ладошек ручкой. Над дверью размещалась яркая надпись «Добро пожаловать!».
Мне ничего не стоило просто взять — и открыть ее. И… И тут я увидел архив!
Очень классный, ухоженный, замечательный архив, где разноцветные папочки-скоросшиватели, полиэтиленовые файлики с распечатками. Всё пронумеровано, все подписано, все — по полочкам.
— Ну, молодец она! — я развел руками, стоя посреди всего этого великолепия. — Что тут вообще исправлять-то? Что с ней не так?
Ну, то есть, я примерно представлял, что можно попробовать сделать, конечно… Но для этого мне нужно было убедиться в своих подозрениях, и я стал гулять по архиву и разглядывать полки. Как я понял, самое значимое и востребованное, то, чем каждодневно занята голова — вот это все у каждого из моих пациентов, да и у меня тоже — оно располагалось на уровне глаз. То, что затерлось, потеряло яркость и актуальность — скапливалось на нижних полках. То, что хотелось отложить, пережить, подзабыть — это все хранилось на антресолях. И у Ингриды Клаусовны все самые важные полки (на уровне её глаз, не моих, она ведь кхазадка!) — были забиты всякой дичью.
Аккуратные и красивые папки, набитые замечательными распечатками, назывались «Список документации», Список табличек", «Список отчетов», «Список списков»! А еще — «Подготовка к проверке по ТБ», «Подготовка к проверке по ПБ», «Проверка по ПДД», «Проверка по СанПин», и самое зловещее «КРУ»! Что такое это КРУ, я не знаю, но папка была черной и толстенной. А еще тут, на уровне глаз, можно было увидеть «Жалобы», «Сплетни», «Сверхурочные», «Земские выборы», «СОП», и почему-то «Средства по уходу за собачьей шерстью».
Глянув в эфире, я облегченно выдохнул: серебром светились совсем другие материалы. «Лучшие ученики», «Благодарные родители», «Приколы над Верочкой-Секретаршей», «Встреча с выпускниками», «Дети, до которых дошло!», «Как папа поет в церкви», «Любимые родственники», а ещё «Вышемир: история и современность», «Тиль Бернес — лучшие песни» И внезапное: «Блюда белорусской кухни из картофеля!»
В общем — хорошая тетка, которая реально любит свою работу, свою малую родину и всё такое прочее. Нормальная она! Просто задолбалась. Определенно, тут было над чем работать, и я мог помочь! Как? А очень просто!
Встряхнув руками, я потянул за себеряные нити — и папки замелькали в воздухе. Вся эта бодяга с документацией, проверками, склоками и жалобами — все это полетело на нижние полки. Она классная директриса и справится с этим, даже если не будет каждую секунду мусолить подобную дичь в голове! А вот радость от хорошо проведенных уроков, от цветов на первое сентября, от отклика родителей и шуточек с коллегами — вот это мы поставим во главу угла. И Тиля Бернеса — потому, что он классно поет. И папашу — настоятеля собора, и родственников, и прочее светлое и прекрасное, как дранички!
Я один раз ел дранички — баба Вася готовила — и объелся до полного благодушия.
Так что работа моя была недолгой. Просто — поиграл папочками в пятнашки, и уже готов был выходить, как вдруг зацепился глазами за узкий стеллаж, который в отличие от всего остального архива выглядел гораздо более красочно. Он был разрисован узором в виде драконов, а наклейка на нем гласила:
«Серафимыч и инициации»
Инициации! Я просто инстинктивно дернулся к стеллажу и тронул одну из папок телекинезом, как вдруг некий громовой, ехидный и страшный потусторонний голос произнес:
— АГА, ЩАС! НА МЕСТО ПОЛОЖИ!
— Кладу, кладу, дяденька. Я не специально, оно само!
И пулей выметнулся за дверь, потому что испугался так, как не пугался никогда в жизни.
* * *
— Ну, как там? — спросил меня Гутцайт, когда я вернулся вниз, в кухмистерскую.
— Ну, вроде нормально, — в тон ему ответил я, усаживаясь за стол. — Сейчас посмотрим.
— Сбледнул ты чего-то… — прищурился Сигурд Эрикович.
— Сбледнешь тут… Как ваша сестрица говорит — «бледный вид»? Вот в конце всего этого мероприятия я точно имел бледный вид! Вы знаете, кто такой Серафимыч?
— А причем тут… Хм! Ладно, отвечу: Пепеляев-Горинович, Георгий Серафимович, — побарабанил пальцами по столешнице кхазад. — Педагог.
— Который учебник написал? — чуть не подпрыгнул я.
— И учебник тоже… Эрика, милая, принеси нам чаю с чабрецом и сочней! — он явно хотел спрыгнуть с темы.
— А сочней нет, только коржики — «дамские пальчики»! — заявила Эрика, как по волшебству появляясь за стойкой.
— Ну, давай «дамские пальчики» — махнул рукой Гутцайт.
И мы сидели и пили чай с «дамскими пальчиками» — рассыпчатыми и восхитительными — и молчали. А потом на лестнице появилась Ингрида Клаусовна. Она улыбалась, лицо у нее было румяным, глаза блестели.
— Любимый город в синей дымке тает…
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд! — напевала она. — Ой, а вы все еще тут? А я так здорово поспала, кажется, целый год так не спала! Эрика, милая, а есть у тебя что-нибудь вкусненькое?
Гутцайт только крякнул, сунул руку в карман брюк и вложил под столом мне в ладонь тяжелый столбик из монет.
* * *
