Как поймать монстра. Круг второй - Арина Цимеринг
Кэл думал об этом вместо ответа. И вместо мыслей о том, как он, потому что это сейчас не имело никакого значения.
Киаран молчал – может быть, смирился с тем, что Кэл не хочет говорить, может быть, ждал ответа. Джемма бы пошутила про стокгольмский синдром. Джемма пошутит про стокгольмский синдром, сказал себе Кэл, когда избавится от урода, в ней засевшего.
Это еще не Порог. Есть время.
– Прорвемся, – все-таки ответил Кэл, подбирая с земли расколотые бревна. – Все образуется.
Краем глаза он видел, что Киаран повернул к нему голову.
– Мне кажется… – сказал он. – Сейчас вы сами в это не верите.
Не надо гадать над тем, как он думает или не думает. Просто слушай, что говорят.
– Это так странно, – продолжил Киаран, когда понял, что на этот раз Кэл не будет отвечать. Он снова уставился перед собой. – На нас никто не нападал. Ничего… Ничего толком не происходило. Но каждый день становится все хуже и хуже. Словно… словно трясина. Медленно утаскивает нас на дно.
– Если верить Норману…
Кэл опустил топор на бревно – и оно разлетелось в разные стороны.
– …то так и задумано.
– Вы считаете, мистер Эшли прав?
Кэл хмыкнул:
– Если бы я сейчас не верил еще и мистеру Эшли, то во что бы мне вообще оставалось верить?
Только вот он не мог ничего сделать с тем, о чем говорил мистер Эшли.
Это ритуал? Ладно. Просто покажите ему, как его разрушить.
Это засада? Хорошо. Тогда пусть нападут.
Но Киаран попал в точку. Ничего не происходило.
– А миз Роген? Ей вы… верите?
Они могли избежать любой темы: Кэл мог скрываться в комнате бесконечно долго, мог уходить, шутить, увиливать; но рано или поздно все пути этого разговора снова привели бы его к Джемме.
Кэл не мог сражаться с пустотой. Не мог сражаться с тем, что пожирало Киарана изнутри. Не мог сражаться с камнями, которые бесполезной грудой обломков валялись там, внизу.
И с Джеммой не мог сражаться.
«Я надеюсь, вы отдаете себе отчет, насколько привязаны к ней», – да, Кэл отдавал себе отчет. Если что-то он и делал так же хорошо, как убивал монстров, так это отдавал себе эти гребаные отчеты. Держал себя в руках. Оставлял голову холодной. Принимал. Правильные. Решения.
На этот раз Киаран не согласился на молчание:
– Мистер Махелона. Вы думаете… – что-то странное проскочило в его голосе. – Думаете ли вы, что миз Роген может быть права?
Кэл оперся топором на пень. Киаран старался держать лицо, но теперь Кэлу куда легче давалась эта игра в прятки: он видел волнение, видел тревогу и сомнение тоже видел.
Энергетический вампир, который не верил в призраков – и которому теперь нужно было поверить в одержимость.
– Я верю в Джемму. – Всегда верил. И вот к чему это привело. – Но то, что я верю в нее и верю, что она выкарабкается, не значит, что сейчас у меня есть роскошь поверить ей.
Киаран упорствовал:
– И все ее слова насчет мистера Купера?..
– У него ни одного симптома. Ни одного признака того, что он одержим. У нее – все налицо. Я знаю, что у тебя, наверное, в голове не укладывается, но, Киаран, – он поймал его взгляд. – Одержимость реальна. И может обмануть кого угодно.
Кэл расколол еще пару бревен и подобрал стопку подходящих для топки деревяшек – все это время они молчали. Следовало загнать Киарана в дом – сейчас Кэлу было спокойнее, когда все находились в поле зрения, – но, кажется, на улице тому и правда стало лучше. Не так надрывно дышал, не с таким трудом двигался. И не выглядел так, будто готов растаять в воздухе, – лицо у него было задумчивым, а не страдающим. Кэл не знал, какие мысли так сильно его занимали, но слова о том, что пора возвращаться, ему пришлось повторить два раза. «Пять минут, – попросил Киаран. – Еще пять минут. Пожалуйста». И когда Кэл был на полпути к крыльцу, он спросил ему в спину:
– Что вы ей ответили?
Кэл обернулся. Голос у Киарана был куда сильнее, чем полчаса назад. Он продолжил:
– Тогда. В Рино. Что бы вы нашли… Вы так и не сказали, что вы ей тогда ответили.
Кэл припомнил тот разговор. Он рассказал о нем Киарану, потому что в тот раз это казалось вполне красивой присказкой к тому, что он пытался до него донести. Слишком большого смысла эта история не имела, но свой ответ Кэл все равно хорошо помнил:
– Сказал, что не смогу ничего найти с закрытыми глазами.
Она не смогла заснуть.
Сон, ее проклятый верный спутник в этом богом забытом месте, отказывался приходить в изнуренное сознание. Джемме казалось, что от усталости она вот-вот упадет в обморок, но нет – забытье не наступало. Вместо этого реальность просто… исчезала каждый раз, когда она закрывала глаза, и появлялась, стоило их открыть. Будто кто-то включил стробоскоп, и каждый раз мир погружался во тьму, как только угасала вспышка.
Вот Доу сидит перед ней, склонившись над нарисованным кругом. Джемма слышит бормотание, чувствует резкий травяной запах, закрывает глаза – а когда открывает, в столовой пусто, только она и ветер, заставляющий скатерть и занавески биться в припадке. Все вокруг разрушено. Она моргает. Доу дочерчивает новые линии на давно прогнившем полу, и лицо у него отчаянное и злое. Джемма моргает снова, и Доу стоит у окна. Он беспорядочно щелкает зажигалкой, из-за ветра огонь не загорается, но Доу этого не знает. Ему кажется, что в комнате ветра нет. Ему кажется, что стекла все еще целы. Он в бешенстве отшвыривает зажигалку – та стучит по половицам. Спрашивает, глядя в окно: «Почему? Почему не сработало?» Он говорит не о зажигалке.
Никто ему не отвечает. Мир глух. Бог его не слышит.
Джемма закрывает глаза.
Все вокруг снова погружается в черноту.
Реальность появляется вновь через секунду – каждый раз ее рваные куски соединяет только движение век. В какой-то момент ветер обжигает лицо с новой силой, вырывая ее из места, где не было ничего, и Джемма видит: это Блайт повис на двери, толкая ее своим тщедушным телом.
Его взгляд вырвал ее из дремы, будто из темноты. По крайней мере, подумала Джемма, он еще жив. Лже-Купер не убил его, пока она здесь была привязана к стулу.
– Тебе… сказали… не приближаться. Они думают, что я кого-нибудь… убью, если окажетесь в зоне досягаемости, – едва ворочая тяжелым, сухим языком, сказала Джемма. – И кто из нас параноик…
Рук она не чувствовала.
Блайт выглядел бы испуганным, если бы не его скупое на эмоции лицо. Его выдавало то, как он жался к двери. Как
