Дела Тайной канцелярии - Виктор Фламмер (Дашкевич)
Виктор усмехнулся и сказал Крысину:
– Садись, записывать будешь.
Задержанный поднял голову. В его взгляде что-то мелькнуло. Он посмотрел на Аверина, а потом шумно вздохнул и пробурчал себе под нос:
– А что говорить? Нечего говорить.
– Для начала – ваше имя.
– А то вы его не знаете.
– И все-таки?
– Ну, Олег Захаров.
– Расскажите, господин Захаров, о ваших отношениях с Екатериной Звонниковой, супругой жертвы, – потребовал Виктор, – вы ведь ухаживали за ней. Следили за ее семьей.
– Люблю я Катерину, ясно? – Задержанный снова покосился на Аверина, а потом опустил голову и опять уставился на свои руки.
– Ясно, чего ж не ясно, – согласился Виктор, – и вот такая у вас сильная любовь, что вы решили украсть у ее сына ключ, залезть в квартиру, похитить принадлежащий Григорию Звонникову пистолет и из него застрелить мужа вашей возлюбленной. А потом? Что же вы думали делать потом? Сделать ей предложение руки и сердца?
– А если и так? – с неожиданной злобой сказал Захаров и спросил зачем-то: – А вот у вас, господин пристав, есть семья?
Виктор посмотрел на него с некоторым интересом.
– Допустим.
– А у меня нет! Из-за Гришки Звонникова! Из-за него все!
– Звонников каким-то образом лишил вас семьи, и вы решили ему отомстить? Так?
– Не так! – с жаром ответил Захаров. – Я тоже виноват! Но и ему я не прощу никогда!
– Что?
– Он крыса. Доносчик. У меня… понимаете, я узнал, что ребенок будет, второй. Жена сказала. Ну мы и отпраздновали… маленько. Я с утра на работу, а этот гад унюхал перегар. И тут же доложил старшему по смене. А я не пьян был! Вчерашнее это! А мне повышение должно было прийти через неделю. Но вместо этого повысили подлого стукача! А меня хоть и не уволили, но я сам ушел, не смог стерпеть подлости. Сидел тогда без работы, переживал очень. А как-то надо было Свету, жену мою, везти в больницу на осмотр. Ну вот мы все сели в машину, и я, и Света, и Костик… и… и все…
– Что? Что произошло?
– Нервничал я, злился, а скользко было, – гнусавым от слез голосом продолжил Захаров, – занесло меня на колее да на встречку вынесло. А там грузовик… я чудом выжил, переломался весь… из больницы через два месяца только вышел.
– Понятно. – Виктор прищурился. Аверин посмотрел на арестованного. Надо же… значит, он сказал Петру правду, когда дарил планер. И спросил:
– Выходит, вся ваша семья погибла, так? И вы считаете, что в этом виновен Григорий Звонников?
– Ну да… А кто еще? Из-за него все началось. Если бы не его подлость, ничего бы не случилось. Поэтому я отомстить ему хотел. Как вышел из больницы – начал планы строить. Следил. Никак придумать не мог, что с ним сделать. Думал даже чулок на голову натянуть и побить его, когда с работы домой пойдет. Или квартиру поджечь, пока никого дома не будет… Сначала бинокль купил. Смотрел за ним на улице. А он довольный такой, то с сыном куда-то идет, то с женой своей и с коляской. Катенька тогда родила только. Гуляла с дитем много… прямо как моя Света… могла бы. Я чувствовал, будто Гришка семью у меня украл. Мою семью!
– Когда вы купили телескоп, чтобы следить за этой семьей у них дома?
– Примерно через год. Работу уже нашел, зарабатывать начал, руки, говорят, у меня золотые. И вы понимаете, Гришка, он был их недостоин. Знаете, сколько раз за это время он жене цветы дарил? А вот нисколько! Домой приходил – и на диван сразу, с газетой. Катя бьется, в одной руке дите, другой ему ужин бежит-тащит. А он даже головы не поднимет. И я стал думать, как бы я с ней… если бы она моей женой была. Цветами бы заваливал. Руки целовал, которыми она мне суп наливает!
– А как вы пришли к идее убить Григория Звонникова?
– Да не хотел я убивать! Сначала не хотел… Однажды вижу, идет моя Катенька, печальная-печальная, с коляской куда-то. Я сразу понял – обидел ее Гришка. Сбегал, купил самый красивый букет, положил ей под дверь. А через пару дней, в субботу, смотрю – всей семьей идут веселые, нарядные. Ну, думаю, хоть Гришка и олух, а понял, что такое счастье у него увести могут, решил семью побаловать. Да только надолго его не хватило. Опять стал в газету свою утыкаться, как ни посмотрю. А однажды, перед Рождеством, я случайно увидел Петю с друзьями в магазине. Обсуждали игрушку – модель самолета или как там это называется. С таким восторгом обсуждали… И Петя печально так сказал: «Эх… мне папка такой никогда не купит…»
И вот услышал я, как мальчик жалуется, и понял, что не должны Катюша и ее дети такой жизнью жить! И я тогда стащил ключ из Петиного портфеля. Нет, я ничего у них красть не собирался, наоборот!
– Наоборот? – Виктор наклонил голову. – Что значит «наоборот»?
– Я подкинуть хотел. Ну там помаду или нижнее белье женское. Ну, чтобы Катенька подумала, что Гришка любовницу водит. И даже купил бюстгальтер кружевной. И помаду. Все выжидал, когда они с сынишкой уйдут надолго, чтобы Гришка успел как будто, ну, вы понимаете. Тогда она поймет, какой он, и уйдет от него. А у меня и квартира, и деньги появились… и ради них я в лепешку разобьюсь! Забрал бы ее к себе, а сыновей как родных бы вырастил!
А потом смотрю – Петя опять стоит у витрины и вздыхает. Ну я и не удержался. Купил этот самолет и в тот же день подарил его Пете. А для Катеньки купил букет, еще красивее, чем прошлый, и туда уже открытку поместил, где признался ей в чувствах. И специально отгул взял, смотрел, хотел знать, как отреагирует.
А она, представляете, взяла букет и в мусорку бросила! Ну конечно, Гришка, злодей, наверняка ее за прошлый побил! Вот и испугалась, бедная. И тогда я разозлился и решил Гришку убить. Забрался к ним в дом, взял этот проклятый пистолет и решил с утра подкараулить возле парадной, чтобы народу было поменьше.
– Так. Получается, про пистолет вы уже знали? И код подсмотрели заранее?
– Да как не знать? Петя его каждый раз просил посмотреть, как Гришка в сейф лазил. Это ж надо было додуматься – мальцу оружие в руки давать. Игрушку нашел. На настоящие-то жлобится. А код… так я же раз десять видел, как он его набирает, как тут не запомнить?
– Понятно, – вмешался в разговор Аверин, – а если вы хотели стрелять возле парадной, то почему оказались у остановки?
– Так это… – он потупился, – я ж переживал. Ночь не
