Дела Тайной канцелярии - Виктор Фламмер (Дашкевич)
Иннокентий медленно и тяжело поднял голову. И сделал то, чего не делал ни разу в жизни, – посмотрел в глаза колдуну. И постарался улыбнуться как можно презрительнее.
– Высшие государственные приоритеты выставляет колдун высшей категории. Такой, как вы, ничего не может об этом знать.
– Поверь, братец, я много чего знаю. Твои приоритеты невозможно переписать. Именно поэтому ты должен сперва признать, что я представляю законную государственную власть. И только после этого я надену на тебя ошейник.
– Ваше законное место – в камере Шлиссельбургской крепости. Я не служу преступникам и бунтовщикам.
Колдун пожал плечами:
– Я и не думал, что ты так быстро сдашься. – Он кивнул солдатам:
– Несите крючья.
Иннокентий улыбнулся еще шире и демонстративнее. У этого колдуна не хватало ума даже на то, чтобы понять, что чем больше он пытает и ранит дива, тем скорее силы покинут Иннокентия и он умрет.
…На этот раз Иннокентий сознания не терял. Он даже старался держаться прямо, не заваливаться и не опираться на решетки, когда крючья наконец вырвали из его тела вместе с ребрами. Но, как оказалось, пытка заключалась не в этом. Колдун махнул рукой, и тут же в нос Иннокентию ударил сильный, одуряющий запах сырого свежего мяса. И не успел он поднять голову, чтобы увидеть источник запаха, как прямо перед прутьями клетки появился закопченный котелок, наполненный рублеными кусками свинины.
– Хочешь? – улыбнулся колдун.
Конечно, Иннокентий хотел. Ослабленное, израненное тело содрогалось от голодных спазмов. Но он не подал виду, лишь прокусил изнутри до крови нижнюю губу, не в силах справиться с клыками, немедленно сменившими его обычные человеческие зубы.
– Ишь… а ты говорил «кинется, кинется», – тихо проговорил один из солдат, тот, которого называли Степаном, ткнув локтем своего сотоварища, – ничего ты в чертях не смыслишь.
– Это не простой черт, – колдун обернулся, – это главный черт Управления. Точнее, див, так они правильно называются. Такие, как он, наравне с фамильярами у дивов, вроде аристократов. Не уступают людям, нам с вами, ни умом, ни гордостью. И они отлично контролируют свою звериную сущность. Когда мы арестовали его хозяина, я специально приказал того слегка помять, чтобы выманить этого дива из Управления. Они немедленно реагируют на кровь хозяина и мчатся его сожрать. Но этот справился со своей жаждой. Понятно, что смог, потому что был очень далеко, да и не видел он кровь и не чуял. А когда почуял – сами видели, что произошло. Так что подождем. И не таких ломали. Зверь свое возьмет. Охраняйте. Вечером, как сменитесь, отнесете мясо обратно на кухню.
– Мухи обсидят, – вздохнул Степан. А колдун внезапно посмотрел на него, и под этим взглядом солдат аж вжал голову в плечи.
– А ты отгоняй… мух, – сказал он и, резко развернувшись, вышел.
А Иннокентий принялся разглядывать свинину. Мясо было довольно свежим, хорошим. Где они его взяли? Даже в столовую для колдунов Управления уже давно такого не завозили, в основном готовили из консервов и солонины. Кого ограбили эти люди? Не иначе какое-то крестьянское хозяйство за городом.
С трудом оторвав взгляд от мяса, он оглядел зал. Клетка теперь тут осталась всего одна – куда бунтовщики дели остальные, было не очень понятно. Впрочем, они могли их просто продать, все-таки серебро. Да, внутри стальные прутья, но слой серебра очень толстый, ведь клетки рассчитаны на сильных дивов, и, кроме того, эти люди могли не знать о том, что внутри стальная сердцевина. Что же случилось с остальными дивами и оставшимися на службе колдунами? Люди последние дни почти не выходили из кабинетов, их дивы приносили им туда оставшийся в запасах паек. Да и некуда им было выходить, и некогда. Они удерживали щиты, чтобы хоть как-то защитить здание от обстрела. А по коридорам, кроме прочего, бродили демоны.
Мясо продолжало источать туманящий разум запах. И становилось все труднее сдерживать себя. Ну нет. Развлекать бунтовщиков, бросаясь на решетку, он точно не станет. И ни на какие сделки с ними не пойдет. «Мы власть». Подонки, голь, отребье.
Иннокентий знал, как можно отвлечься от голода. Тем более измученный, уставший организм хотел этого не меньше, чем есть. Он закрыл глаза и отключил все мысли и те чувства, которые смог. И почти мгновенно заснул.
Когда он проснулся, мяса уже не было. И ощущал он себя намного бодрее, чем накануне. Ребра уже почти восстановились. Несмотря на въедающееся в тело серебро, раны, хоть и медленно, но все же затягивались. Он снова повернул голову – охранники сменились, этих людей он не знал. Один из них сидел, откинувшись на стуле, второй спал, сложив руки на столе и уткнувшись в них головой.
Была или поздняя ночь, или раннее утро. Иннокентий обычно хорошо чувствовал время, но сейчас ощущение не работало, он спал слишком глубоко. И именно поэтому ему удалось так хорошо восстановиться.
Нет, так дело не пойдет. Если он позволит себе спать – пытка может затянуться надолго. И кто знает, может, голодом и болью им и правда удастся его сломать? Это недопустимо.
Он еще раз оглядел зал и вспомнил, как он вошел в него в первый раз. Стены еще не были оштукатурены, пол вымощен едва ли наполовину, никакого алатыря. Зато пыль стояла коромыслом, имелись строительные леса и рабочие в пропахшей краской и известкой одежде.
Иннокентий был еще рядовым дивом, а его хозяином – старший следователь. Он и отправил подручного в подвал, чтобы узнать, как там идут дела. Никто из служащих не захотел спускаться и дышать пылью. Но все считали дни до переезда в это огромное, удобное и комфортное здание, сильно отличавшееся от крохотных комнаток и подвалов бывшего Приказа.
Воспоминания. Вот чем он займется. Если он начнет их прокручивать с момента первого поступления на службу, то это займет много, очень много времени и позволит не заснуть. А как воспоминания закончатся, он может прокрутить их заново.
Он закрыл глаза, и…
– Папенька, папенька, приняли, приняли! – Молодой хозяин взбежал по белым ступеням особняка и ворвался в дом, размахивая бумагами. Гонец только что прибыл из столицы, и Федор немедленно бросился к карете, едва не опередив самого Иннокентия. Фамильяр Стрельниковых принял пакет с государственной печатью и протянул его молодому хозяину с поклоном. Тот моментально сорвал печать и, вглядевшись в бумаги, издал такой радостный вопль, словно ему снова стало шестнадцать лет. И рванул в дом.
– Я поеду в столицу!
