Ева. Грани миров - Антон Сенин
За годы жизни с отцом Ева научилась распознавать сигналы опасности и правильно реагировать. Большинство времени отец производил впечатление ответственного и любящего наставника, он любезно здоровался с соседями, приветливо улыбался, и выступал с горячими речами на собраниях. Он любил публичность, а публика отвечала взаимностью высокому, стройному вдовцу с длинными, словно весла руками, на которых болтались огромные кулаки. Возвращаясь домой, отец снимал маски морали и человечности, укрывался пледом хладнокровия, и закрывался в своей комнате. Замерший, глухонемой дом погружался в ледяной холод.
Гулкий металлический щелчок дверного замка являлся своеобразным сигналом. Голодный ребенок на цыпочках пробирался по коридору на кухню, хватал из корзинки горбушку черствого хлеба и также тихо возвращался в комнату, в которой горела одна единственная лампа. Ева знала опасный маршрут до миллиметра. Ступи она левее или правее, старые половые доски затягивали скрипучую песнь, а плинтуса и панели на стенах принимались подпевать. Дом-оркестр тревожил покой отца. Тогда разъяренное чудовище выскакивало из маленькой дымной комнатушки с собранными каменными кулаками и, снося все на своем пути, уничтожало источники шума. Жилище Евы, и без того походившее на развалины, обрастало новыми горами битого стекла, сломанного дерева и покореженного металла. Разобравшись с неодушевленными предметами, чудовище пробиралось к комнате с лампой и что было сил нравоучало дочь.
В доме напротив царила та, кого так боялась Ева – темнота. Макс ненавидел свет, в коем проявлялись его, по его же убеждению, недостатки. Дом Бранта скрипел, гудел и жужжал с огромным удовольствием, ибо до шума хозяину не было никому никакого дела. Рози, смыслом жизни которой являлся сын, увяла быстро. Даже на смертном одре женщина крепко держала Макса за рукав, не отпускала и причитала: «Как же ты без меня, как ты без меня будешь». Однажды во время полуденного сна ее хватка ослабла, тонкая, обтянутая кожей, коричневая рука повисла, а открывшиеся последний раз глаза наполнило отчаяние.
Возраст Бранта приближался к тридцати годам. Внешний вид не тревожил Макса, он вообще не представлял, как выглядел в глазах окружающих. Недостатком он считал не свое физическое воплощение – тот самый тощий мешок с костями, а время, которого ему не хватало. Казалось, гений знал, или догадывался, что стоит на пороге величайшего триумфа, оттого работал и днем, и ночью.
После ухода Рози, Брант превратил гостиную в рабочий кабинет. Рядом с окном, расположенным напротив дома Евы, Макс установил компьютеры и оборудование, далее тянулись стеллажи, битком набитые платами и приборами. Опоясавшие комнату разноцветные провода косами валялись на полу, крепились к стенам и потолку, и громко гудели. Некогда светлая и просторная комната превратилась в пыльный склад железа, а ее обитатель в серую безликую тень.
Макс Брант окончил ту же «школу жизни», в которой ежедневно пребывала милая рыжеволосая соседка. Когда-то и у Бранта был отец. Гений, в чьей голове хранились миллионы терабайт чужих родинок, складок, оттенков глаз и волос, не сохранил облик человека, благодаря которому он обрел биологическую жизнь. Зато Макс прекрасно сохранил ощущения не прекращавшейся боли и глубокого, ужасно пахнущего, гортанного рыка, вырывавшегося из агрессивного существа. Тренировки человека, традиционно называемого отцом, не прошли зря. Он появлялся, ледяным ветром проносился по комнатам, и исчезал, оставляя рваные, труднозаживавшие раны на телах Рози и Макса. От постоянных истязаний нервные ткани молодого человека утратили чувствительность, а тело лишилось реакции на любые внешние раздражители. Макс мог позволить себе обжечься или порезаться и даже не обратить внимания на красные, липкие следы. Замотав раненный орган, попавшейся под руку, ветошью Брант возвращался к работе.
За мастерской гения располагалась его спальня. Размером с конуру скромная комната не меняла облик много лет. Макс вымахал почти до двух метров, а кровать, точнее, кроватка так и осталась детской. В редкие периоды отдыха Брант сворачивался в позу эмбриона, прижимал колени к груди и неглубоко дремал. Тревожная память хранила воспоминания, в которых глубокий сон лишал хлипкое тело бдительности и реакции на опасность. В его детстве физическая боль не приходила, и не уходила, она жила в ребенке.
Из мебели в комнате были шкаф с книгами и альбомами, и небольшой деревянный лакированный стул с резными узорами на спинке. Стены комнаты украшали сотни рисунков Бранта. Часть рисунков оставалась незавершенными, но вот портреты Макс заканчивал всегда. Сотнями глаз они смотрели на художника. Одни светились удивлением, другие вопросом, редкие улыбались, но был среди них и особый портрет. Девушка, с круглым лицом и густыми, спадавшими на глаза, волосами сидела на деревянном крыльце и смотрела куда-то вдаль. Ее голова лежала на коленях, а глаза наполняла грусть. Макс повторил работу не меньше ста раз, но всегда сжигал. В отличие от остальных работ, эта никак не удавалась. Однажды, отбросив очередной неудачный набросок, Брант взял в руки два карандаша и закрыл глаза. То, что случилось после, иначе, как магией, не назвать. Окажись рядом, человек, он бы не поверил своим глазам. Правой рукой Брант изобразил две дуги глаз, а левой треугольник носа, овал подбородка и локоны волос. Сходство с оригиналом должно было вызвать взрыв эмоций, но Брант, открыв глаза, лишь сморщился. Отложив карандаши, он приготовился уничтожить портрет, как вдруг почувствовал прилив тепла. Дрожащими руками он поднял лист и долго рассматривал. Ему казалось, что меткий глаз искал неточности, но вот сердце говорило о другом. Невероятной красоты работа наполнила сухое тело жизнью, и в тоже время оттолкнула несовершенством. Борясь с собой, и не найдя ошибки, Брант проследовал в спальню, и повесил лист над кроватью.
– Ева, – тихо и мягко произнес Макс, – Ева! – также мягко, но уже громче Макс окликнул девушку.
Уже стемнело, а она, как и всегда, сидела на деревянном крыльце, и обнимала колени руками. Вечерами Ева часто сидела у дома и наслаждалась закатом.
– Макс?! – удивилась девушка. Высокий, худой юноша выглядывал из-за угла ее дома. Она бросила на него беглый, изучающий взгляд, а после засмущалась и отвела глаза. Болезненный вид Макса не пугал, в
