Огненная царица - Мэй Линь
Тем, конечно, это не нравится, но приходится терпеть, не бить же морду каждому дураку. Потому что если бить морду всем дуракам, то в любой стране поляжет как минимум половина населения, не считая стариков, детей и беременных женщин.
Подглядывание для зевак – это вар-вар, развлечение, а развлечение в Китае так же свято, как и обед. И если вдруг кто-то не хочет, чтобы на него смотрели, тот может тренироваться у себя дома, вися вверх ногами где-нибудь на потолке.
Я понял, что один из китайских зевак решил устроить себе бесплатное развлечение, глядя на то, как тренируется заморский черт. Пусть бы смотрел, бог с ним, но смотрел он слишком внимательно, именно это мне и не понравилось. Его взгляд я чувствовал почти физически.
Нет, так дело не пойдет. Зачем бы простому зеваке так ко мне приглядываться, какие у него цели? Я остановился и, не скрываясь, взглянул туда, откуда наблюдали за мной.
Метрах в двадцати от меня тренировался – да нет, делал вид, что тренируется – крепкий мужичок лет пятидесяти. С виду не бог весть что, невысокий, худощавый, но вид его меня не обманул. Вид у мастера может быть почти любой, уровень все равно виден за версту.
Несколько секунд я глядел на него. Нет, до мастера он, пожалуй, так и не дорос, однако боец, судя по всему, опытный, а самое главное – тренирует ту же традицию, что и я. Сердце мое забилось: может, он знаком с учителем и поможет мне найти таинственного наставника Чжана?
Я остановился, слегка поклонился и улыбнулся ему. Ушу – одна из немногих областей китайской жизни, где ритуал еще соблюдается.
Однако мужичок избавил меня от лишних сложностей. Увидев, что я улыбнулся, он тоже заулыбался, по китайской привычке – во весь рот, но не показывая зубы, и двинулся навстречу с самым оживленным видом. Я тоже сделал самое приветливое лицо и пошел ему навстречу. Мы пересеклись на полдороге и обменялись рукопожатиями.
Знакомое китайское рукопожатие – слабое, вялое, едва уловимое. Китайцы, в отличие от европейцев, не жмут руку сильно, это считается грубым. Если уж ты жмешь руку сильно, значит, ты стараешься показать свою силу и значимость и поставить себя над другими, а такого здесь не любят.
Длинный ноготь на мизинце слегка царапнул меня – тоже китайская традиция, странная для европейца. Женщины здесь ногти почти не отращивают, зато мужчины – через одного. Длинные ногти – признак того, что ты не занимаешься грубой физической работой, а значит, либо человек ученый, либо состоятельный. В реальности, конечно, с длинными ногтями ходить трудно, поэтому китайцы нашли способ – отращивают ноготь только на мизинце.
– Я вижу, у нас общая традиция, – сказал мужичок.
– Да, это правда, – улыбнулся я.
Мы обменялись несколькими словами о погоде, после чего представились друг другу.
Выяснилось, что моего нового знакомого зовут Цзуй Сяньшэн. Каким иероглифом записывается это «цзуй», я не знаю, но на слух звучит как «господин пьяница» или даже «упившийся в хлам». Это меня не удивило – люди со странными именами преследуют меня всю жизнь. Меня больше интересовало другое: у кого Цзуй Сяньшэн учился ушу? Но напрямик спрашивать невежливо, все же он гораздо старше меня. Немного терпения – скорее всего, он сам об этом заговорит.
И точно, так оно и случилось.
– Ваше гунфу чрезвычайно высоко, – сказал наконец Цзуй, и при этом лицо его прямо-таки источало елей. – Позвольте же узнать драгоценное имя вашего учителя?
Ну, про свое гунфу я и сам все знаю, а вот имя учителя, извольте, могу назвать.
Когда Цзуй услышал ответ, лицо его преисполнилось благоговения.
– О, это лучший мастер в нашей традиции, – восторженно заговорил он. – Лучший, талантливейший. Как, кстати, он поживает?
Секунду я колебался, говорить ли ему правду, но потом решил, что вреда от этого не будет.
– Он попал в аварию, – сказал я. – Очень тяжелую. Он в коме.
Несколько секунд Цзуй глядел на меня с открытым ртом, совершенно пораженный услышанным, однако потом взял себя в руки.
– Примите мои глубочайшие соболезнования! – взволнованно заговорил он. – В каком странном и непонятном мире мы живем! Величайший мастер погиб не в бою, а в автокатастрофе!
Мне резануло слух слово «погиб».
– Он не погиб, – сказал я. – Он всего-навсего только в коме.
– Да-да, – заторопился тот, – именно это я и имел в виду. Какая жалость, какое несчастье…
И тут же, почти без паузы, улыбнулся:
– Позвольте мне пригласить вас на обед в знак уважения к вам и вашему мастеру.
Сказано это было тоном самого искреннего участия. Я заколебался было, но тут услышал сбоку от себя сдавленное мычание – Сяо Гу, услышав про обед, сделал стойку. Он похож был сейчас на голодную собачонку, которую поманили сосиской, и я не собирался испытывать больше его терпение. Тем более что господин Цзуй мог быть все-таки мне полезен.
– Благодарю, – сказал я. – С превеликим удовольствием.
12. Лисья трапеза
Странно все-таки, от каких мелочей зависит ход судьбы. Люди строят планы, мечтают, думают о будущем – а где-то на обочине лежит уже маленький камешек, на котором все кончится: и планы, и мечты, и будущее, и даже сама жизнь.
На свою погибель принял я любезное предложение господина Цзуя, но кто же мог знать, что безобидное с виду мероприятие убьет меня, вырвет из мира живых? Никто не мог, и меньше других – я…
Мы трое – Сяо Гу, Цзуй и я – шли к выходу из парка. Я развлекал нового знакомого занимательными рассказами из жизни иностранных чертей, он в ответ просвещал меня относительно вящего превосходства китайцев над всеми остальными народами Азии.
Ресторан, в который вел меня наш новый знакомый, находился дальше, чем я ожидал. Минут двадцать мы шли по проспекту, потом свернули в хутуны и еще минут десять блуждали по разным закоулкам.
Шаг господина Цзуя все удлинялся и ускорялся. Через некоторое время уже даже я с трудом поспевал за ним, а бедный Сяо Гу просто бежал за нами во весь дух. Жаловаться, впрочем, он не смел – его грела идея скорого дармового обеда. Когда преждерожденный Цзуй несколько оторвался от меня, взмокший Сяо Гу забежал с другой стороны.
– Всемилостивый Будда, – шепнул он мне, – это не человек, а какое-то феррари!
В этот миг Цзуй наконец остановился, повернулся к нам и, указывая на здание в глубине квартала, сказал:
– Мы почти пришли…
– Слава богу, – проворчал Сяо Гу, – я уж думал,
