И возродятся боги - Наталья Способина
– Ты не будешь с ним встречаться, – прошипел он мне на ухо, и это стало последней каплей.
Я от всей души заехала локтем ему в солнечное сплетение. Задохнувшись, он выпустил мои плечи.
– Еще раз ко мне прикоснешься, пожалеешь, – повернувшись к хванцу, пообещала я.
Он потер грудь и зло проговорил:
– Ты не любишь его. Тогда почему позволяешь себя целовать?
– С чего ты взял, что не люблю? – усмехнулась я, чувствуя, как кровь грохочет в ушах.
– Потому что ты любишь меня!
Это было сказано с такой мальчишеской бравадой, что я демонстративно рассмеялась, хотя очень хотелось заплакать. Он был прав. Вот только вместе с любовью к нему во мне жило недоверие.
– Милый Альгидрас, – отсмеявшись, произнесла я, – я могла бы, конечно, потешить твое мужское эго, рассказав, что не спала ночами, мечтая о том, как увижу тебя вновь, но, увы, это будет неправдой. Ты вычеркнул нас с Димкой из своей жизни. Ты и говоришь-то сейчас со мной только потому, что я случайно обнаружила тебя в этом городе. Мы же, в свою очередь, прекрасно обходимся без тебя. В свидетельстве о рождении моего сына в графе «отец» стоит прочерк. Ты не имеешь никаких прав – ни моральных, ни юридических. Извини. Но самое главное: я тебя не люблю.
Он сглотнул и помотал головой, словно отрицая сам факт того, что его можно не любить.
– Ты можешь не верить, но это правда. Святыни здесь нет, а мне никогда не нравились мальчишки. Так что давай заключим договор. Я готова встретиться с Альтаром при условии, что ты поклянешься обеспечить нашу с Димкой безопасность на время этой встречи. Поклянешься нормально, на ноже, как клялся Миролюбу. Надеюсь, ты еще не настолько осовременился, что клятвы перестали для тебя что-то значить? Если Альтару удастся предоставить мне доказательства того, что Павел Николаевич – эта ваша аэтер, я, конечно, удивлюсь, но сделаю все, чтобы уберечь от него сына. Я даже готова сменить страну, если будет нужно. Это повлечет кучу проблем, но я готова. Если же окажется, что это все твое глупое чувство собственничества, я тебя убью. Ну, не буквально, конечно, но ты пожалеешь, что оказался здесь. И самое главное, после разговора с Альтаром ты оставляешь нас с Димкой в покое. При любом результате беседы.
– Я не могу на это пойти, – севшим голосом произнес Альгидрас, выслушавший мои условия с очень серьезным выражением лица.
– Тебе придется. Иначе я обвиню тебя в преследовании – и у тебя будут проблемы с полицией. Так что от нас ты отстанешь в любом случае. По-хорошему или по-плохому, выбор за тобой.
Мне было тошно от самой себя, но я не могла позволить ему забрать Димку. За сына я готова была биться со всем миром. Да что там: с обоими мирами, если понадобится.
Альгидрас некоторое время молчал, глядя мне в глаза. Я смотрела на морщинку, пролегшую между его бровей, и мне дико хотелось ее разгладить, а еще позволить ему меня обнять и снова соврать, что все будет хорошо.
– Я согласен, – медленно произнес хванец.
Несмотря на то что именно этого я от него и добивалась, меня охватило разочарование.
– Мне пора за сыном.
– Пообещай, что не будешь пока видеться с Павлом Николаевичем, – попросил он.
Мне было интересно, только ли в аэтер дело. Значу ли я сама для него хоть что-то и значила ли вообще? Спрашивать об этом я, разумеется, не стала. Просто кивнула. Уговор есть уговор.
Альгидрас не предложил меня проводить, хотя я была уверена, что он идет позади: знакомое чувство, будто за мной кто-то наблюдает, преследовало до стен Димкиного садика, а потом и до дома.
Оставшиеся до конца недели рабочие дни превратились в перманентную нервотрепку. Павел Николаевич после нашей беседы не давал поводов себя упрекнуть. Он здоровался со мной по утрам и больше не предпринимал попыток пообщаться. В результате я начала чувствовать себя неловко, понимая, что, возможно, зря его обидела. В памяти еще, как назло, то и дело всплывали его слова о болезни жены… К тому же через какое-то время я с раздражением поняла, что его поведение стало ровно таким, каким было в мою бытность студенткой, когда я вычеркнула его из своей жизни и он принял правила игры. Это оказалось неожиданно неприятно. Я чувствовала себя так, будто вновь лишилась опоры и поддержки. В сущности, так и было, потому что он был единственным человеком, который прежде верил в меня и не стеснялся мне об этом говорить.
Ситуация с Альгидрасом тоже не добавляла приятных эмоций. Я видела его каждый день, и это стало настоящим испытанием. Он тоже ограничивался приветствиями, и это задевало меня ничуть не меньше, чем отстраненность Павла Николаевича. Пожалуй, даже больше. Еще я не могла не обращать внимания на девушек, которые липли к нему как мухи. Объективно хванец не был самым красивым парнем в группе, но, в отличие от всех прочих мальчишек, он был мужчиной. И это чувствовалось. Он выделялся среди студентов спокойствием, экономностью движений, негромким голосом. А еще вдруг оказалось, что женское внимание его совершенно не смущает. Он не краснел, не тушевался. Куда пропал мальчик, который пытался объяснить мне, чем я отличаюсь от Всемилы, и алел при этом как маков цвет? Перемены в нем меня не радовали, хотя я ни за что никому в этом не призналась бы.
В конце рабочего дня в пятницу я выходила из своего кабинета с чувством беспокойства. На сей раз у меня даже были причины. На субботу был запланирован поход с Павлом Николаевичем и его «бандой», а я в свете последних обстоятельств так и не решила, присоединиться ли к ним. Отчего-то вспомнилось, как я пошла в лес с Миролюбом, которому доверяла и к которому испытывала искреннюю симпатию, и как это едва не закончилось моей гибелью. Умом я не верила, что Павел Николаевич способен причинить вред мне или Димке, тем более в поход шли еще восемь студентов, но зерно сомнения, зароненное Альгидрасом, дало ростки.
– Надежда, – Павел Николаевич, легок на помине, догнал меня в коридоре, – мне заезжать за вами завтра?
Он выглядел уставшим и встревоженным, но я не стала спрашивать, что случилось, чтобы не подпитывать свое чувство вины. Зато отметила, что он не настаивал на поездке, а просто уточнял, оставляя выбор за мной. Это совсем не вязалось с
