О детях Кощеевых - Алёна Дмитриевна Селютина
– Зачем? – спросил Демьян.
Юля пожала плечами, отложила диск на тумбочку и принялась завинчивать и отвинчивать крышку на флакончике с хлоргексидином.
– Не знаю, – призналась она. – Просто хочу ее увидеть. Это же ничего? И ты бы повидался с друзьями. Ты когда в последний раз у них был?
– В декабре. Но в Тридевятом еще даже месяца не прошло.
– Ну, если совсем нельзя…
– Да почему нельзя? – вздохнул Демьян. Юлино желание было ему абсолютно непонятно, но не хотелось отказывать ей в таком пустяке. После того как он сделал Юле предложение, она почти перестала на него срываться, но, кажется, от этого всё пошло только хуже. Говорить о причинах перемен она отказывалась, утверждая, что ему лишь кажется и у нее всё хорошо. Однако ничего хорошо не было. Юля даже про работу почти перестала рассказывать, хотя близилось Восьмое марта, и к этому времени она уже обычно успевала прожужжать ему все уши подготовкой к празднику. И от подработки в детском саду в итоге отказалась, отдав это место своей знакомой. Что ж, если прогулка ее порадует…
– Когда ты сможешь? – спросил Демьян.
– У меня вся суббота свободная. Можем прямо с утра.
– Хорошо, давай в субботу. А в воскресенье съездим к моим родителям, ладно? Мама будет очень рада тебя видеть.
– Хорошо.
Юля улыбнулась как будто бы облегченно. Демьян улыбнулся в ответ и обнял ее. И зашипел, когда она, забывшись, положила ладони ему на спину.
Нет, вопрос с Чумой определенно нужно было решать.
* * *
В Тридевятом ревела ручьями и пела сотней птичьих голосов весна. Видимо, где-то недалеко от лесного домика текла речушка, Юля слышала ее шелест позади деревьев. Снег был рыхлым, кое-где на проталинках виднелись маленькие цветочки: белые, желтые и синие. Юля плохо разбиралась в растениях, но догадалась, что белые – это подснежники. А вот желтые и синие опознать не смогла.
Евдокия вела ее хорошо протоптанной тропой, идущей по широкой дуге вокруг избы. Та то терялась за деревьями, то вновь показывалась, и Юля поняла, что они идут по кругу. Судя по всему, Евдокия стала выходить на прогулки, но боялась забредать далеко в лес и проложила для себя дорожку недалеко от дома.
Княжна молчала. Тропа была узкой, и она шла впереди, даже не шла, а плыла, и, шагая позади нее, Юля невольно завидовала ее грации. Она тоже так могла, но использовала свое умение только на сцене, расслабляясь в простой жизни. А если бы немного потрудилась, больше бы следила за собой…
Тропинка раздвоилась, словно змеиный язык, и Евдокия свернула вправо. Они прошли еще немного, и просвет между деревьями стал ярче. Евдокия привела их к реке. Та уже вскрылась и впрямь оказалась совсем небольшой – всего метров пять в ширину. Отвесный берег над ней с их стороны возвышался метра на два.
– Ждан говорит, она глубока, – со странной интонацией произнесла Евдокия, неотрывно глядя на воду. Юля невольно сделала шаг назад. Но не сбросит же княжна ее в реку…
– Ждан? – переспросила она.
– Хозяйский сын. Он утверждает, что скоро река напьется снегом, выйдет из берегов и не дотянется до избушки лишь на несколько шагов взрослого мужчины. И что так происходит каждую весну. Я бы хотела это увидеть…
– Но ведь скоро увидишь.
Евдокия улыбнулась.
– Да, – всё с той же непонятной интонацией ответила она и позвала, повернувшись к Юле: – Идем, здесь есть где присесть.
Тут тропа тоже была протоптана, и чуть дальше лежало поваленное дерево, расчищенное от снега. Евдокия явно была здесь частой гостьей. Она села на ствол и жестом пригласила Юлю присоединиться к ней.
Княжна была всё так же надменна и горделива. И всё же в ней произошла перемена. Она стала лучше выглядеть. Порозовела. Взгляд ее стал спокойнее. А из выражения лица пропало напряжение, от которого всё время казалось, что у нее свело мышцы, или что она злится или с трудом сдерживается, чтобы не сморщиться неприязненно.
Евдокия всё так же неотрывно смотрела на воду и не спешила заговорить первой.
Юля села рядом. Тоже обратила свой взор к воде.
Она никак не могла до конца объяснить себе, зачем сюда пришла и почему согласилась на эту прогулку. К Евдокии ее вело настойчивое ощущение: встретится с ней – и всё разрешится само собой, всё снова станет хорошо. Последние два месяца, начавшиеся с предновогодней ночи, обернулись пыткой. Утром после той страшной ночи мир дрогнул и уже не вернулся в исходное состояние. Всё перевернулось. Случилось то, чего Юля боялась и ждала, зная, что для нее это неизбежно: сказка закончилась. Картинка счастливой жизни, которую она нарисовала им с Дёмом, разбилась на осколки. Истерика Демьяна Юлю страшно напугала и в то же время послужила доказательством ее правоты: он сидел на коротком поводке у того, кого считал отцом. И всё хорошее впечатление о Кощее, успевшее сложиться за время ужина, окончательно сошло на нет. Она должна была помочь и понятия не имела – как. Но одно было очевидно: она остается с Демьяном, пусть ради этого и нужно похоронить мечту о ребенке. О своем ребенке от него.
Она не смогла.
Она очень-очень старалась, но не смогла. Предлагая Демьяну усыновить кого-нибудь, Юля говорила искренне, но в тот момент ей было важнее позаботиться о нем, чем о себе. Однако она и не знала, как сильна в ней жажда взять на руки его маленькую копию. Того, кто был бы их общим продолжением. Зачать его от него и выносить. Осознание того, что этого никогда не случится, причиняло острую боль, и эта боль копилась в ней и начала выливаться в раздражение, Юля стала срываться на Демьяна. Он просил поговорить с ним, но она не могла: один раз уже поверила ему, сказала как есть, и это обернулось кошмаром. А теперь тем более было велико искушение скатиться в обвинения. Почему он не сказал ей сразу? На кухне, когда спрашивал, будет ли она с ним? Или еще раньше, когда сидел под дверью в ванную комнату? Он должен был ей сказать. Обязан!
Юля понимала: обвинит один раз – и причинит тем самым Демьяну страшную боль, а потом он и вовсе уйдет, уверенный, что так будет лучше для нее. А она не могла его лишиться и не желала делать еще больнее, чем ему уже было.
А потом Демьян сделал ей предложение, и всё стало еще хуже. Юля пообещала себе, что возьмет себя в руки и прекратит нападки. Либо она говорит всё прямо, либо молчит, иного Демьян не заслужил, он ведь дал ей выбор. Но на то, чтобы сдерживаться, ушли последние силы. А вместе с этим словно в насмешку ей то и дело стали попадаться беременные женщины и женщины с колясками и маленькими детьми. Они были повсюду: на улицах, в магазинах, в автобусах, в метро. И даже мама одной из ее учениц внезапно оказалась в положении.
И над всем этим неустанно маячило неясное ощущение того, что решение есть. Его не могло не быть. И отчего-то Юле казалось, что это решение есть у Евдокии. Ее образ всё чаще и чаще мелькал перед глазами, пока однажды Юля не проснулась с четким убеждением: ей нужно увидеть княжну.
И вот теперь княжна сидела рядом с ней, а Юля не могла понять, почему думала, будто та способна ей помочь. Почему вообще решила, что Евдокии можно доверять? И всё же иррационально доверяла. Что им было делить?
– Ты сегодня тиха, – заметила княжна, наконец отмерев. – Что-то случилось? Царевич стал холоден к тебе? Больше к себе не зовет?
– Тебе известно, что в отношениях бывают иные проблемы, кроме тех, что случаются в постели? – недовольно поинтересовалась Юля.
Евдокия с удивлением посмотрела на нее, и Юля сама себя укорила. А ведь и правда, откуда ей знать, что там и как бывает в отношениях.
– У нас всё хорошо, – поморщилась Юля. – Демьян сделал мне предложение. Я выйду за него замуж. Ты была не права.
– И тем не менее ты здесь, – возразила княжна. – Кощей против вашего брака?
