Третий Лад - Родион Создателев
— Паки сунесся — сызнова вдарю, — обещалась крестьянка.
— Знойная ты бабочка, Марьюшка, — почесал голову ухажёр, — аки ветерок тутошний.
Сослуживые поухмылялись, но не загоготали — комедь привычная. Неподалёку от служивых возвышались их оружия. Древками в землю стояли четыре бердыша, а к ним прислонились с десяток пищалей. На лезвиях стрелецких бердышей также покоились берендейки с гнёздами и пороховницами. На крыльце помещения сидели пятеро стражников. Бойцы разместились в тени. Но страдали они не менее прочих. Жарюка, зной, испытание...
Внезапно благопристойную тишину государевой заставы нарушил громкий крик со сторожевой башни:
— Браты-ы! Татарва скачет в гости! Тревога, застава! Налё-ёт!
Мгновение — и на дворе зачался коловорот. Служивые принялись хватать пищали, некоторые бросились в жилое помещение за саблями, бабы истошно заголосили...
По знойному шляху пылил отряд крымскотатарской конницы — те самые нукеры. Пятёрка агарян-бесерменов держала в руках длинные пики с остро заточенными наконечниками. Орда подскочила к заставе и началась осада. Раздался пожирающий разум визг выпущенной стрелы. Со сторожевой башни рухнул на землю дозорный. Храбрец остался на посту и перед смертью успел дать залп из пищали — мимо... С подмогой пик, пятеро ловкачей-налётчиков одолели частокол рубежной сторо́жи и резво спрыгнули на двор. Что частокол… невысокие ворота заставы оказались открыты, служивые не успели их запереть — непростительное головотяпство. Остальные крымчане залетели внутрь укреплённого пункта именно через ворота. Пятёрка нукеров-подсобников побросала длинные пики, обнажила ятаганы, и также поспешила войти в гости через раскрытые врата...
Вскорости дружина рубежной заставы была полностью перебита. Окровавленные стрелецкие бойцы и государевы стражники, разбросав руки, навсегда упокоились в пыли. У перевёрнутой лохани лежал труп старухи с рассечённой шеей. Живой оставили только молодую бабёнку. Ей заткнули рот грязной тряпицей, с беглостью молнии перевязали кляп тонкой верёвой, и усадили пленницу наземь. Титёшница в ужасе мычала и без остановки хлопала ресницами. Агаряне запалили четыре факела и резво измарали смолой частокол.
Крымскотатарский начальник выкрикнул:
— Эшлендэ! Эйда барыйк!
— Эйда! Эйда!
Ханские нукеры, громко хохоча, забросили перепуганную русскую пленницу на спину вороного жеребца. Заострённый частокол заставы и три деревянных строения вспыхнули рудожёлтым пламенем...
Орда снялась с разгромленного места столь резво, как и свершила дерзновенный налёт. Хула нашествиям и всем её зачинателям.
Кому безобразничать, а кому... тоже самое.
Потомок великого князя Рориха проживал самый кошмарный день в своей богатой годами жизни. Ныне на него успели спустить презлых псов и Царь, и друг фамилии — Святейший Митрополит Всероссийский. Помпезная крытая колымага в сопровождении десятка княжеских гайдуков прибыла к Сыскному приказу. Оказавшись в своих владениях, неудачливый заговорщик малость пришёл в себя.
В дальнем углу сыскного острога в грязно-бурую стену был воткнут полыхающей факел. Начальник пригласил сюда на потаённый разговор дюжего подчинённого — ярыгу Амосова, заплечных дел мастера.
— Крепко ли помнишь личность Лихого... боярина?
— Так помню, Василий Юрьевич. Гостил у нас давеча.
— Боярин этот — погибель наша, Амосов. Царь оклемался, за него спрашивал. Вскоре и меня... и тебя... и ребят кто били его во дворе при побеге — всех Государь за горло возьмёт... и придушит. Понял какая беда нас настигла?
Ярыга кхекнул и почесал рыжеватую бороду.
— Спасаться пора, слышишь, Амосов?
— Каким макаром, Василий Юрьевич?
— Лихого в расход надо выпустить... Тайно чтоб, ясно? Прищучили бы Яшку разбойники на дороге — вот нам спасение станет.
— Боярина — в расход? — насторожился ярыга.
— Государев ворог он, — давил Милосельский, — как князь тебе сие говорю, сразумел меня? Также... прещедрую награду получишь.
— Навроде... царёв любимец он, ась?
— Кто молвил тебе такое?
— Сам Лихой и молвил. Как я его архангелом подвесил...
— Не тревожься, Ефим Николаевич, — залебезил князь, — Царь при смерти, все любимцы его отлетают…
— Дык... осударь оклемался али при смерти? — запутался ярыга.
— Ныне — оклемался, к завтрему — снова сляжет. Второй год такая чехарда... Али ты, государев ярыга, потакать вору... надумал? — добавил плети князь Милосельский.
— Царёв кравчий... боязно.
— Награда щедрая будет... ну! — сыпанул пряников начальник.
— Сколько?
— Пять сотен золотыми червонцами дам...
— Кхм... сделаем, Василий Юрьевич, — решился ярыга, — чай не в первой...
— Шайка на месте та? Здесь сидят, по темницам?
— Которые точно? Тверские что ль?
— Троица окаянная. Татарин у них воеводой.
— А, эти. Тут они.
— Веди сюда атамана. Один справишься с ним?
— С одним управлюсь, пустая забота.
Когда ярыга Амосов ушёл, князь Милосельский вытянул из кармана кафтана небольшой мешочек и со вздохом пересчитал монеты — ровно десять штук. Оставшись наедине с пламенем, глава Сыскного приказа вновь задрожал душой. Одиночество — скверная подруга, когда за этими стенами томятся лютые тати, а на небесах разлился рудожёлтый закат и посмеиваются над тобой белесые звёзды-пересмешницы...
Наконец ярыга Амосов привёл нужного арестанта: низкорослого коренастого татарина с чёрной бородой, коротким ежом чёрных волос, одетого в драный бешмет синего цвета. Кисти рук у него были повязаны за спиной. Ярыга усадил татарина на колени перед начальником, отошёл в сторону и вынул из ножен саблю.
— Воли желаешь, золота, ась? Отвечай, атаман, — молвил князь.
Лукавый бесермен стрельнул карими глазками по чёрной бороде боярина с некоторым недоверием.
— Как не желать, мурза.
Милосельский швырнул на землю малый мешочек.
— Здесь — сотня червонцами. Дело свершишь — добавку дам. Ещё две сотни золотыми монетами сверху.
— Щего сделаем? — оживился татарин. — Говори, мурза.
— Есть один государев ворог. Его кончить надо. Скрытно чтоб, ясен наказ? С ним человечек конопатый ошивается. Обоих разом прибьёте и тела поганые в лесу закопаете.
— Всего дел такой? Это — тьфу моя шайка, — хорохорился атаман.
— Ярыга Ефим Амосов — вам в помощь. Он укажет на ворога. Дело свершите, добавки получите и брысь из нашего Царства. Хоть в Туречину убегайте, хоть к литовцам, хоть... к своему шайтану спеши.
— Конщим его — не было нас. Ахмет слово сказал.
Василий Милосельский посмотрел на ярыгу Амосова.
— Бери их и живо скачите к Стрелецкой слободе. Прочешите весь путь: от слободы и до имения Лихого. Понял задачу?
— Коли не сыщем его ноне… куды поспешать?
— Я те дам, “не сыщем”, — погрозил кулаком князь. — Землю рой носом, но разыщи. Пока не кончишь злыдня...
