Милосердие солнца - Юлия Июльская

— Я просто… — Она попыталась объяснить, оправдаться. — Я думала…

Она всегда убивала без сожалений. Порой даже любила это. Но не сейчас. Чужие напрасные смерти её не трогали, но близких в её жизни и без того было немного…

Императрица шагнула вперёд и, поднявшись, поставила передние лапы Чо на плечи. Та дёрнулась от неожиданности, но, когда Киоко-хэика прижалась головой к её щеке, вдруг почувствовала, как тиски, сдавливающие грудь, разжались, выпуская боль наружу. Чо вцепилась пальцами в шерсть и уткнулась в морду, забывая, кто перед ней. Они опустились, и Чо ещё долго сидела, изливая всю горечь утраты, а рысь была рядом и согревала, собирала все слёзы, позволяя оставить печаль в переулке.

Узы ослабнут

Увы, стоило стражнику понять, что сороконожка сбегает, и он едва не затоптал Киоко. Поэтому пришлось срочно менять план — оставаться в стороне больше не получалось. Но Киоко посчитала, что это будет хорошей разминкой в новом, недавно опробованном облике.

Её тело разрослось в стороны, ножки втянулись, оставляя четыре привычные конечности в виде лап, кожа покрылась шерстью, морда вытянулась, а уши теперь оканчивались мохнатыми кисточками.

Рысь, которую ей посчастливилось повстречать когда-то, словно в прошлой жизни, в Ши, была сильна. Киоко, чувствуя мощь этой ки, оттолкнулась задними лапами и в прыжке повалила несчастного шиноби, не ожидавшего подобного поворота. Она не хотела его убивать — смертей и так было слишком много. Но стоило ей его отпустить и побежать дальше, как он тут же попытался её искалечить: стал преследовать её и швырять что-нибудь острое.

Киоко бросалась на него, валила на землю, снова старалась уйти — и снова он нападал. И так раз за разом. Она правда не хотела ему вредить, но он просто не оставил ей выбора. Так что после того, как её бедро оказалось поцарапано, она обернулась, зарычала и, бросившись ему в ноги, впилась в лодыжку.

Шиноби взвыл от боли и полоснул её по морде кинжалом, но она не ослабила хватку, рванула его на себя и завалила на спину. Протащив несколько сяку, она сжала челюсти покрепче и отшвырнула его в сторону. Он застонал — значит, был жив. Это хорошо. Она только понадеялась, что смогла его обездвижить.

Всё, что было дальше, произошло слишком быстро.

К сожалению, она не успела. Добежала до переулка, когда Чо уже стояла над Ацуко. Почувствовала уходящую ки, когда ничего уже было не изменить.

— Может, не возись я так долго с тем шиноби, — тихо говорила теперь Киоко Иоши, — может, оставь я его в покое и побеги сразу, она бы не пережила эту боль.

— А может, ей стоило наконец понять цену жизни. — Он прижал её к себе и привычно погладил по голове, вновь утешая. И делал так каждый раз, когда Киоко не справлялась, каждый раз, когда было слишком больно осознавать действительность, в которой они оказались.

Это было приятно, но сейчас, в это мгновение, отчего-то воспринималось неправильным. Однажды его может не быть рядом, и как тогда она сможет смотреть на мир? На последствия собственных решений? На боль, которую причиняет или причиной которой невольно становится?

— Думаю, мне надо на эти месяцы уйти, — после долгой паузы сказала она и сама не поверила, что осмелилась произнести это вслух.

— Уйти? — Иоши выглядел озадаченным.

— Наверное, в Ши.

Иоши замер, не найдясь с ответом. Киоко, сама того не желая, чувствовала его замешательство, ощущала потребность спорить, останавливать, не позволять ей уехать. За то время, что они жили во дворце, она так и не подпустила его к себе ближе прежнего. Сама не могла толком ответить почему, но неясная внутренняя тревога, чувство неправильности мешали, раз за разом отправляя их по разным спальням.

Её месяцы в Ши означали, что до самой войны они будут порознь. А дальше… Как знать, что будет дальше.

— Мне нравится это не больше, чем тебе, — постаралась она объяснить. — Поверь, я хотела бы просто оставаться рядом, ни о чём не думать и полагаться на вас с Кунайо-доно.

— Так положись! — воскликнул он и тут же прочистил горло. — Положись, — повторил уже тише. — Тебе не нужно беспокоиться. Если хочешь — сражайся, мы найдём лучшую позицию для тебя, удобную и выгодную нам всем. Я не буду останавливать. Занимайся здесь, сколько пожелаешь. Мы ведь уже договорились об уроках стратегии. Если хочешь — упражняйся с самураями в фехтовании, ходи в школу с теми, кого приведёт Иуоо-сан. У тебя здесь полная свобода, почему ты бежишь?

Его глаза были полны мольбы, но Киоко чувствовала, что всё, о чём он говорит, и есть несвобода. Несамостоятельность, недостаток ответственности. Что бы она ни делала, здесь её всегда прикроют. Это хорошо, так и должно быть, когда ты правитель. Но для той, в чьём сердце бьются две божественные сути, это детская комната, где кругом разложены татами и нет ничего, что могло бы всерьёз ранить, что могло бы дать ей возможность осознать грани своей силы и своей уязвимости.

— У меня нет права на такую безопасность. Больше нет. — Она взяла ладонь Иоши в свою, сжала крепче и заставила себя посмотреть ему в глаза. Ей хотелось отвести взгляд, но он заслуживал видеть боль, сопровождавшую каждое слово. — Инари преподала мне хороший урок, показав цену дара.

— И он в прошлом, — упорствовал Иоши, сжав её руку в ответ, словно пытаясь удержать хотя бы так. — Ты ведь уже всё поняла и приняла. Ты уже отгоревала чужие смерти от собственных рук. Разве этого недостаточно?

Она только беспомощно покачала головой.

— Почему? Что тебе мешает остаться и готовиться здесь?

— Ты. — Она почувствовала, как ком сдавил горло, и слово едва-едва протиснулось наружу. — Твоя опека… — Она сделала вдох, он получился судорожным. — Она сродни опеке моего отца — не позволяет мне увидеть дальше твоих объятий, всегда оставляя путь отхода в них. Я знаю: что бы ни совершила — приду сюда, к тебе, и буду принята, услышана, утешена.

— И это плохо? — Он упёрся лбом в её висок, и его боль Киоко ощущала как собственную.

— Нет. Конечно же нет. — Слёзы катились по щекам, но она не отпускала его руку, не утирала их. — Это замечательно. Это то, что мне всегда будет нужно.

— Тогда я не понимаю… — Он отстранился, повернул её лицо к себе, пытаясь поймать взгляд.

Она не противилась:

— Я не твоя дочь, Иоши, я императрица.

— Ты моя супруга, и я буду всегда