Тайна из тайн - Дэн Браун
Откровенно неважная лгунья, Кэтрин и сама это понимала... Наверное, он был прав.Тактика дезинформации,как назвал бы это Нагель. Лэнгдон не выдал тайну даже Джонасу по телефону.
– Надеюсь, ты простишь меня... – взмолился он. – Тяжело было хранить эту тайну. Кэтрин невозмутимо смотрела на него – затем шагнула ближе и обняла, растворившись в нём. – Документы... Вот как?
– Важные документы, – поправил он. – Слишком важные, чтобы сжигать.
Она крепче прижалась к нему. – Вот чего я понять не могу – как почтенный профессор Лэнгсон осмелился вырвать страницы из древнего фолианта?
– Пустые страницы, – парировал он. – Их никто не хватится. А мой школьный учитель литературы, мистер Лельчук, говаривал: "Правильная книга в правильный момент может спасти жизнь".
Кэтрин рассмеялась. – Уверена, он имел в виду совсем другое.
– Наверняка, – согласился Лэнгдон, притягивая её ближе.
Кэтрин не помнила, сколько времени они простояли в объятиях на кафедре собора святого Вита, пока не зазвучали колокола. Она утонула в радости от возвращённой рукописи... и в нежности к человеку, которого держала в руках.
– Я люблю тебя, Роберт Лэнгдон, – прошептала она. – Прости, что так долго доходила до этого.
ЭПИЛОГ
Роберт Лэнгдон проснулся под звуки военного барабана — одинокий ритмичный бой малого барабана, будто ведущий в бой небольшой отряд.
Открыв глаза, он увидел заснеженную поляну в парке. Вдали занимался рассвет, его первые лучи пробивались сквозь лабиринт небоскребов.
Манхэттен, пронеслось у него в голове по мере того, как сознание прояснялось.
Отель "Мандарин Ориентал". Пятьдесят второй этаж.
Барабанная дробь не стихала. Казалось, она звучит совсем близко.
Лэнгдон приподнялся на кровати и увидел, что Кэтрин уже проснулась. Она лежала рядом, облокотившись, с игривой улыбкой, её волосы были растрепаны. Она возилась со своим новым телефоном, и Лэнгдон понял, что барабанный бой доносился именно оттуда.
— Мне надоел "Утренний настрой" Грига, — сказала она. — Я сменила наш будильник.
На военный марш? Лэнгдон услышал, как к барабану присоединилась флейта, играя знакомую мелодию. — Погоди… это же "Болеро"?
Она невинно пожала плечами. — Возможно.
Оркестровая пьеса Равеля считается самой эротической классической композицией в истории. Её часто называли "идеальным саундтреком для любви". В течение пятнадцати минут настойчивый, пульсирующий ритм "Болеро" нарастал, пока оркестр не достигал фортиссимо, которое критики окрестили "оргазмом в до-мажоре".
— Утончённость — не твой конёк, — сказал Лэнгдон, забирая у Кэтрин телефон, прибавив громкость и игриво прижав её к кровати. Следующие десять секунд он просто смотрел ей в глаза, ничего не делая, лишь слушая дуэт флейты и барабана.
— Эм, Роберт? — наконец спросила Кэтрин. — Что ты делаешь?
— Жду вступления кларнета на восемнадцатом такте, — ответил он. — Я же не варвар.
Час спустя Лэнгдон и Кэтрин нежились в мягких банных халатах, наслаждаясь завтраком в номере под лучами солнца, которые лились на Центральный парк.
Тело Лэнгдона было полностью расслаблено, но ум его был беспокоен в предвкушении дневной встречи с Джонасом Фоукманом в здании Random House.
Он до сих пор не знает, что рукопись у нас.
Книга Кэтрин надёжно хранилась в сейфе номера, перетянутая двумя толстыми резинками. Перед отъездом из Праги они сделали три копии: одну отправили Кэтрин, другую — Лэнгдону, третью — Джонасу. Надеюсь, они не понадобятся: издательство Penguin Random House находилось в нескольких кварталах.
— Ты уже придумала название? — спросил Лэнгдон. — Джонас обязательно спросит.
Кэтрин подняла взгляд. — Для моей книги? Пока нет...
— Я спрашиваю, потому что ты случайно обронила фразу в Праге. Она засела у меня в голове. Думаю, ты уже нашла идеальное название.
— Да?
— Ты сказала, что если наука докажет существование жизни после смерти, то мы должны кричать об этом с крыш домов.Ты назвал это секретом всех секретов… и утверждал, что это окажет огромное влияние на будущее человечества."
"Я помню."
Лэнгдон ждал. Казалось, и Кэтрин тоже. "Разве ты не слышишь?" — спросил он.
"Секрет Секретов. Если вдуматься, вопрос, лежащий в основе книги — что происходит, когда мы умираем? — это тайна, над которой размышляли все люди. Это действительно секрет всех секретов."
"Как название книги?" — Кэтрин смотрела скептически. "Не знаю, звучит…"
"Как бестселлер?" — подал голос Лэнгдон.
"Я хотела сказать "слишком помпезно"."
Он рассмеялся. "Ну что ж, мое предчувствие говорит, что в лобби Penguin Random House скоро освободят место на полке для ещё одной классики."
Глаза Кэтрин наполнились эмоциями. Она наклонилась вперед и нежно поцеловала его. "Спасибо, Роберт… за так многое."
Они долго сидели молча, наблюдая за суетливым миром за окном. Наконец Кэтрин поднялась и посмотрела на часы. "У нас есть пять часов, чтобы исследовать город," — сказала она. "Я приму душ, а ты будешь нашим гидом."
"Отлично," — ответил Лэнгдон, когда она направилась в ванную. "Начнём с Тринити-Черч. Потом кафедральный собор Святого Иоанна Богослова, Сэнт-Пэтрикс, Грейс-Черч, Клойстерс..."
"Роберт!" — Кэтрин резко развернулась. "Нет!"
"Шучу, дорогая," — улыбнулся он. "Доверься мне. Я точно знаю, куда тебя отвести."
Туристический корабль "Circle Line" рассекал неспокойные воды нью-йоркской гавани. На утреннем ветру одинокий орлан скользил у борта, высматривая в воде завтрак. На носу Катерина Соломон прижалась к Лэнгдону, наслаждаясь теплом его тела и солоноватым запахом морского воздуха.
"Невероятно, правда?" — прошептал Лэнгдон, когда они приблизились к месту назначения.
Да, — подумала Кэтрин. — Я даже не подозревала…
Перед ними, возвышаясь на триста футов над водой, стояла на собственном острове величественная фигура, излучающая почти божественную благодать. Вытянув правую руку, она держала пылающий факел, золотое пламя которого искрилось на утреннем солнце.
Чем ближе подплывал паром, тем четче Кэтрин различала детали потемневшей от времени меди статуи — разорванные цепи рабства у ее ног в сандалиях, изящные складки одеяния справедливости, скрижаль в левой руке с датой рождения нации, непоколебимый взгляд и утешительное выражение лица… и там, на ее голове, древний символ, ради которого Лэнгдон привел Кэтрин сюда.
Лучистая корона.
Остроконечное сияние, венчающее Статую Свободы, — тот же атрибут, что на протяжении тысячелетий украшал головы просветленных умов. Семь лучей, каждый длиной более девяти футов, символизировали, как говорили, свет Просвещения, который будет исходить из этой молодой страны и осветит все семь континентов.
Всё с точностью до наоборот,— думала Кэтрин, видя в них лучи
