Фантастика 2025-129 - Денис Старый
И вот сейчас две таких конструкции стояли в мастерской. Глядя на них, я почувствовал странное тепло внутри.
— Добрая медогонка, — сказал я, рассмотрев агрегат. — Принимаю работу твою, Козьма.
Несмотря на то, что тот же граф Бобринский вовсю уже производит сахар, мёд всё ещё остаётся главным сладким продуктом для большинства жителей Российской империи. Это и варенье, и брага, и лакомство для детей, и, неизменно, лекарство. Кроме того, пасека — это воск. Я не знаю, изобретён ли уже парафин или что-нибудь похожее на него, что могло бы заменить воск при производстве свечей. Знаю точно, что в Екатеринославе есть небольшой свечной заводик. О свечном заводе толковал и Емельян Данилович, рассказывая, какой это прибыльный бизнес и что можно, мол, чуть ли не озолотиться на продаже свечей. Я ему верил. Пока в широкий обиход не войдут керосиновые лампы, свечи будут оставаться одним из основных товаров широкого потребления. Да, крестьянские хаты всё ещё освещаются лучинами да плошками с жиром. Но даже у крестьян есть свечи, которые по особым случаям, чаще связанным с религиозными праздниками, горят и радуют глаз.
Рамочных же ульев в этом времени, или, может, именно в этих местах, не знали. Однако и то, как здесь добывали мёд, уже нельзя было назвать бортничеством. В лес за медком не ходили, а скопили более сорока больших пней, в которых вырубалась сердцевина, где и селились пчёлы. Продуктивность подобного метода добычи меда оставляла желать лучшего, а то ещё иногда крестьяне так всё выскребут оттуда, что почти ничего и не оставляют самим пчёлкам. Отчего также семьи пчелиные часто гибнут.
Значит, есть куда расти. Увеличение производства меда и воска, если добиться того, чтобы через год в поместье было уже триста ульев, позволит зарабатывать дополнительно до четырех сотен рублей. Это весьма существенно, тем более, что не стоит останавливаться на трех сотнях ульев. Я когда-то читал, что у одного из русских помещиков было до десяти тысяч ульев, возможно, даже в то самое время, в котором я нынче и живу. И был тот помещик весьма и весьма богат. Пока нет парафиновых свечей и производство сахара не вышло на поистине огромные масштабы, сопоставимые с будущим, мед будет оставаться важным продуктом и товаром.
— Добро. Осталось только научить крестьян заниматься пчеловодством, — больше для себя констатировал я.
Легко сказать, а вот сделать… Я поговорил с теми крестьянами, которые приглядывали за пчелиными пнями, не шибко они грамотны и вряд ли что запомнят, чтоб сразу к делу принять. Но не останавливаться же из-за этого?
— Хорошее начинание, барин. Вы, как я вижу, стремитесь наладить дела в поместье. Я потому и остаюсь, не ухожу. Но зовут обратно на Луганский завод, ведь мастеровой я знатный. Оклад ставят уже даже такой, как и вы положили, вернее сказать, что батюшка ваш, Царствие ему Небесное, — предупредил меня Козьма.
Или это он цену себе набивает?
Но я и так уже знал цену этому мастеру, что ушел некогда в запой по причине годовщины смерти жены, да некстати начудил перед посторонними. Пагубная страсть ему мешала, но такие мастера нужны любому заводу, Россия нынче ещё не в том состоянии, чтобы иметь конкуренцию на рынке труда. Этого самого рынка считай что нет. И откуда ему взяться при крепостничестве, когда у большинства работников низкая квалификация, а на заводе порой работают те же люди, что и в поле — сезонно между посевной и уборочной.
— Что по моему второму заказу? По, кхм, пистолю с барабаном? — спросил я.
— Барин, слово «револьвер» мне знакомо. На заводе пробовали наладить что-то похожее, чтобы продавать флотским офицерам, но… — Козьма развел руками.
— Предпочли иностранное? Или ничего не вышло? — спрашивал я.
— Да, и то, и другое. То, что вы нарисовали, мыслю так я, могло бы помочь на заводе сладить свой пистоль с барабаном, но то завод, а то… — сказал Козьма и состроил многозначительную мину.
Моя зрительная память меня не подвела. Я помню чертежи, не все, но образцов знаковых, законодателей моды в оружейной сфере — вполне. Достаточно же пару раз пострелять с того же револьвера, ну а после основательно задолбаться с его чисткой. Может чертеж и не совсем точный вышел, да и не чертеж, а вот рисунок вполне получился. Кстати, мои новые руки вполне могли быть живописца. Странным образом, но рисую сильно лучше, чем в иной жизни.
— Не тяни, мастер! — с некоторым нетерпением сказал я.
— Ствол сладить — не такая проблема. Но по уму, Алексей Петрович, я бы заказал стволы на Луганском заводе. Почему — потому, что они изготовят быстро и много. Мы же по времени даже стволы для револьверов будем делать очень долго. Нарезку сделать я сам смогу. Выточить барабан и просверлить в нём отверстия тоже. Всё смогу сделать, али даже в Луганске частями заказать. Вы добре все описали, с размерами… перевести с хфранцузских цифр нужно, да этот… калибр… в линии, но все едино — пружины надёжной не будет. Вот она, заковырка-то в чем была и в Луганске, когда мы собирали револьверы по образу Кольта, — сказал Козьма и развел руками.
— И что, с пружиной никак не решить? — спросил я, опасаясь того, что затея не выгорит.
— Отчего же? Можно заказать и в Англии, и во Франции. Хотя нет, во Франции нынче нельзя, так как, вроде, бунты начались. А из Англии можно — семь-восемь месяцев будут идти, — отвечал мастер.
Я задумался. Конечно, хотелось бы производить те самые револьверы самостоятельно, но я понимаю, что развитие металлургии в Российской империи оставляет желать лучшего, и в то время, как в Англии уже существуют многие сплавы, в нашем Отечестве лишь копируют их, да и то далеко не сразу.
— Да не расстраивайтесь вы так, барин. Я вам лучше скажу, к чему аглицкие по морю везти? Пружину можно заказать в Туле. Там те же аглицкие имеются. Или в Петербурге. Знаю человека, который за награду, кхм… — он повертел широкой рукою в воздухе, — продаст недорого пружины из Тулы в обход начальства. Еще и быстрее выйдет.
Вот он где, выбор. Сам я, вроде бы, борец со всем плохим во имя
