Фантастика 2025-129 - Денис Старый
Не сильно ли я задержался? Впрочем, всякие проблемы могут возникнуть у человека в лесу. Но нужно спешить, мне еще сегодня медогонку и первые рамочные ульи принимать. Нужно же не только забирать деньги у соседей, но и самому зарабатывать. Планов громадье, только не нарушили бы мне их еще каким поджогом.
С этими мыслями я вышел из леса и обрадовался первым каплям, шлёпавшимся мне на темно-русую макушку. Если будет сильный дождь, то даже прихвостни Жебокрицкого не отважатся соваться. Потому пока что я смогу спокойно поработать в мастерской.
Глава 5
Командиром мастеровых, как почему-то принято было называть начальника мастерской, был Козьма Иванович Проташин, отец Саломеи. Стало быть, Саломеи Козьминичны. Проташин — мужик во всех отношениях основательный. Наверное, от этой серьёзности он всегда имел чуть хмурый вид, будто недовольный чем-то. Цену себе знал и не чинился. Можно было подумать о том, что он так ведет себя именно со мной, но я уже знал, что и мой покойный батюшка позволял мастеровому разговаривать с собою почти как с равным.
Рабочая одежда у Козьмы была такой, что не каждый крестьянин позволит себе в праздники надеть: плотная, шерстяная. Козьма был светловолосым, короткостриженым, и бороду тоже стриг. Проташин не выдавался в плечах, как это свойственно многим кузнецам, но был крепким и с немалыми кулаками. Ну, не зря же мой реципиент побаивался отца Саломеи, несмотря на то, что был барином.
Я уже знал всю подноготную, почему этот мастер работает именно в моём поместье, а не где-нибудь, скажем, мастеровым на Луганском заводе или Тульском. Кстати, ранее он и там, и там работал.
Как это часто бывает с русским человеком, виновата слабость мужская перед алкоголем. Слава Богу, что в этом времени пока ещё такого понятия, как женский алкоголизм, не существует.
Вот однажды и попался Козьма Иванович Проташин на глаза высокому начальству — те как раз прибыли из Севастополя, чтобы проконтролировать какой-то из флотских заказов, что был передан Луганскому заводу. И говорили же Козьме, чтобы отсыпался два дня да не показывался ни на заводе, ни вообще на глаза кому-нибудь. А уж то, почему пил крепко раз в год один из уважаемых мастеровых, знали многие, потому и прощалось ему, если не всё, то очень многое.
Но так вышло, что в тот самый год Козьма не допил от чего-то до упаду, принял не ту дозу, которая уже мужика на пол валила, и заиграло в нём чувство долга перед заводом, где он уже был назначен почётным мастеровым, порой заменяя даже начальника смены. Вот и пришёл Козьма Иванович на завод, стал стращать, мол, чего расхлябанные такие, что за день и одной пушки не смогли сладить. Ну, а высокое начальство в аккурат в тот момент пожаловало в цех, где эти самые пушки и нарезают. Что дальше случилось, даже Козьма молчит, хотя в остальном на слова охотлив. Одно только знаю — Козьма Иванович с дочкой своей Саломеей оказались на улице.
И однажды начальник смены, уже трижды ходивший в администрацию завода и просивший за доброго мастерового, но всё безуспешно, посоветовал поговорить с одним помещиком, который удумал у себя наладить добрую мастерскую. Ну, а батюшка мой предложил весьма внушительный оклад Козьме, да ещё и разрешил по надобности приторговывать тем, что сам произведёт. Так что, то ножи, то ещё чего, но Козьма производил. Вот он и ездил продавать чего Емельяну или давал ему, современным языком говоря, на реализацию.
Хотя для меня, кажется, современным постепенно становится здешний язык — со своим темпом, с расстановкой, своими ухватками и витиеватостями.
Жил этот Козьма Иванович здесь и вправду не бедствуя, барин у себя Саломею принял, да науки всякие моя матушка непутёвой девице преподавала. А тут не стало Петра Никифоровича, батюшки моего, и всё изменилось.
— Прими, Иванович, тут сто рублей ассигнациями, тут столько, чтобы было сто рублей серебром, — сказал я, когда вошёл в мастерскую.
— Благодарствую, барин, только знаю я, что погорелый ты, уж простите, что так называю, так что принять все сто рублей не смогу. Да и должон ты, барин, за три месяца мне. Работали мы неладно последние полгода, так что нужно посчитаться по чести, — сказал мастеровой, отсчитал ровно половину ассигнаций, бережно сложил бумажки и обернул в тряпицу.
— То, что работал до того худо, так причины были. А нынче чем порадуешь? — поинтересовался я.
— Вот, смотри. Мудрёна конструхция. Это то, что ты нарисовал. Почитай, за два дня и сладили, — мастер поменялся в лице и нахмурился. — Не забирал бы ты у меня мужиков из мастерской для тех воинских дел, так подобное и за день бы сладили, может, и две штуки.
По-своему, конечно, он был прав, но тут я уступать не намерен.
— Сам же видишь, что времена лихие пришли, будто и закона нет в империи. То-то и Вакула, и Петро, первые помощники твои, сейчас больше мне нужны. Не всегда, но приходится их забирать, — сказал я.
Мастер промолчал. Этот разговор уже повторялся раз пятый. А что ещё можно сделать, если два более-менее толковых мужика, которые могли бы хоть как-то обучиться воинскому делу и встать на охрану поместья, были теми самыми двумя помощниками мастерового Козьмы Проташина. Вместе с тем, это только сегодня они оба, так сказать, подняты к ружью. В иное время мужики дежурят.
Я подошёл к медогонке и стал её крутить. Смазанные жиром шестерёнки без какого-либо особого труда поддавались, и центрифуга вполне споро крутилась. Внутри уже стояли рамки, в которых, как я надеюсь, к началу лета будет мёд.
Мой дед, бывший для меня в прошлой жизни главным примером, увлекался пчеловодством. Я, признаться, не особо любил это дело. Однако, чтобы уважить деда, иногда принимал участие во всех процессах нелегкого дела пчеловодства. Когда-то дед сам, своими руками сооружал медогонки, мужикам на завод отдавал лишь выточить шестерёнки. Трех штук, которые были у деда на восемнадцать-двадцать ульев, хватало даже с избытком. Запомнить конструкцию рамочных ульев было не так сложно. Единственное, что я предложил мужикам, истинным мастерам-деревщикам, так это соорудить не двенадцатирамочный улей, а всего восьмирамочный.
По сути, я повторял лишь то, что зрительно помнил, за малым исключением. Пчелиные домики
