Хаос войны - Владислав Афинский
Мне хорошо была известна цена каждой победы. Все эти люди, вернее уже не только люди, а все смертные в целом, порой приходили мне во снах. Вглядываясь в покрытые кровью лица, я вдруг вспоминал какие-то детали из их личных жизней. Вон у того не было семьи, а выплату мы отправили его другу. А вон жена того плюнула мне под ноги, когда я явился к ней с выплатой и оплавленным щитом…
Ещё здесь были и мои враги. Хотел бы я не запоминать лиц убитых, но к сожаленью для меня это было невозможно. Вместо покоя и отдыха мои враги и мои союзники продолжали сражаться здесь, попутно жалуясь, что им так мало место. И если раньше бои внутри души не отличались таким масштабом, то после разрыва моей души всё изменилось, теперь это гарант моего существования.
А что касается взвода, который остановился посмотреть на меня, то он отправился со мной на тот свет во время уничтожение наркокартеля. Они будто помнили меня или же их помнил я? Скорее всего именно второе, ведь мы находимся не где-то за гранью миров, а просто в моей душе, окружённой воспоминаниями, чертами характера и прочими составляющими, которые исключительно субъективны.
Проще говоря — мой взгляд являлся единственным мерилом окружения. Если я запомнил человека сильным, то и здесь он будет оставаться сильным. Именно моё восприятие в те дни определило оттенок прошлого, а уже память определяла моё текущее отношение к происходящему и задавало тон моего внутреннего мира.
Хотел бы я, чтобы здесь вместо войны простирались зелёные луга. Однако разве это возможно? Я не видел другой грани нашего мира. Вокруг всегда была кровь, убийства, война… А в те моменты на гражданке меня кривило от лицемерия и лжи.
Но стоит отметить и плюсы. Среди находящихся здесь было очень много смертных, которые отличались силой воли и незыблемостью принципов. Они лили свою и чужую кровь ради чего-то, что было больше их. Да, жестокости в них тоже хватало, но видит Этий, Творцы и все Боги, что среди моих товарищей не было тех, кто продаст то, что для него важно под страхом смерти, выгоды или ещё чего-то. Для них важнее было жить достойно, чем жить долго.
И вдруг раздался новый взрыв, куда более сильный, чем те что проходили сквозь море и первое дно. Один из обломков достиг незримой черты и выпал прямо на второе дно, что стало причиной чудовищной боли. Моя душа разваливалась, а страх становился всё сильнее.
— Арис! — вдруг раздалось восклицание и рядом со мной приземлилась золотокрылая Вилия. — Что происходит? Твои барьеры… о нет, мы уже не в преисподней. Какого хрена?! Как ты мог допустить подобное?! Ладно, не переживай, ещё повоюем, рано помирать… давай, я тебя подниму… берись за меня, не переживай, я пока что питаюсь за счёт собственных сил…
И Вилия действительно попыталась меня как-то ухватить, но быстро забила на это и просто воплотила цепь, которую вонзила прямо мне в спину. А затем она вспорхнула и помчалась обратно на поверхность.
Великий Панцирь даже не стал смотреть мне в след, он лишь подобрал одно из оружий и бросил клич, начиная перегруппировку погрязших в боли и страданиях войск. Демоны подступали и начинали рвать нас всё сильнее, нужно дать им по зубам, иначе в скором времени от моей души не останется ничего.
Медленно суть Великого Панциря начала сиять бронёй на его теле. Он бы никогда не взял под своё начало меня или моих воинов, ведь являлся воином Ароса. А быть воином Ароса и просто воином… это разные вещи. Однако всё же у нас было и много общего.
Вокруг этого общего и строил свой клич Великий Панцирь. Голос его заглушил всё, даже крики агоний умирающих бойцов. На втором дне воплощалось лицо войны, но война вбирает в себя очень многое и лишь то, как мы смотрим на неё, будет определять наше восприятие. Можно видеть глупость и жестокость солдат, а можно видеть необходимость и жертву всё тех же солдат, что гибнут ради своих родных.
И в этом круговороте безумия крайне важно это понимать. Ведь если твоё восприятие начнёт меняться, то высок риск захлёбывания в необычайной жестокости. И пусть я действительно не вижу жизни без войны, без этого адреналина и привкуса победы… но лучше я умру, чем превращаюсь в какое-то воплощение Ареса, который жаждет лишь насилия ради насилия.
Тем временем Вилия словно комета вошла в тёмное и багровое море. Она продолжала лететь сквозь него, используя восходящие со второго дна ураганы из крови. Таким образом на инерции мы быстро преодолели воды и вернулись на остров, где нас уже встречал Доргаф.
— Арис? Как себя чувствуешь? — к удивлению, в голосе Доргафа я слышал страх, который заменил надменность и гордыню. — Быстрее, нужно идти.
— Быстрее, идите, а я… я пойду помогу этому придурку, который называет себя Великим Панцирем. Неужели его родители так и назвали? — и сразу после этого вопроса Вилия снова нырнула в море, чтобы отправиться на второе дно.
— Что происходит? — повторил я вопрос, чувствуя, как мне становится всё хуже.
— Ты умираешь, а твоя душа распадается, — пояснил мне Доргаф, позволяя опереться на него.
— А контракт? Разве я не должен был стабилизировать душу за счёт нового контракта?
— В этом и проблема.
Ударом ноги Доргаф выбил дверь, и мы вошли в маяк, после чего начали подниматься на вершину. Этот путь был тяжёл, а мой страх становился всё сильнее. Панические атаки рвали мой разум, но ещё хуже было Доргафу. В это трудно поверить, но демон гордыни… плакал, столь силён стал ужас в его душе.
Но несмотря на это, он продолжал помогать мне идти, повторяя как мантру:
— Мы лучшие. Нам нельзя проигрывать. Все смотрят, — всё шептал он, делая шаг за шагом, пока слёзы обращались в лёд и разбивались о ступеньки. — Мы лучшие. Нам нельзя проигрывать. Все смотрят.
С последними усилиями мы кое-как выбрались на вершину маяка, которая представляла собой руины, будто бы сюда прилетел снаряд. Чудовищный ветер пытался сдуть нас, сбросить обратно вниз, едва удавалось удерживаться.
Доргаф через две секунды просто упал, после чего свернулся калачиком и начал трястись, что-то бурча себе под нос. В этот же момент его тело окружили вороны, которые начали разрывать ледяную броню из слёз, чтобы затем
