«Персефона». Дорога в ад - Кристиан Бэд

Капитан посмотрел на начмеда, давя раздражение, но тому хватило.

Дар речи был временно утерян, глазки выпучились, по вискам побежали ручейки пота.

— Освободится Дарам, он вам пояснит, как следует действовать в сложных ситуациях! — рявкнул капитан. — Я вам — не нянька! Идите в медблок и радуйтесь, что экзекутору сейчас не до вас!

Начмед был дурак и не понимал, что госпитализировать Логана вместе с Моисеем невозможно. Кто его возьмёт в госпиталь с собакой?

Конечно, хорошо бы отправить больного в тыл. Но без реабилитации боец, может быть, как-то и встанет на ноги, а без собаки, тайком протащенной на корабль, — нет.

Капитан попытался бы объяснить это медику, если бы не успел его изучить. Но он успел.

И знал, что мужика такого типа и в таком в возрасте можно только сломать, перевоспитывать — бесполезно. И поменять его на другого — тоже не удалось. Хоть в шлюз выкидывай, в самом деле.

Поначалу была надежда, что «рак» обкатается постепенно, как галька в бурной реке. Научится думать о людях, не как о лягушках, распяленных для гальванических опытов.

Всё-таки новичок — его перевели на крейсер месяца два назад. Отозвали старого, с которым уже сработались, сунули этого. Как сумели при таком бардаке в медицинском руководстве?

Мода у них, понимаешь — начмедов ратировать.

Потеет, зараза…

Капитан задумчиво кивнул сам себе, повернул голову, заметил идущего по коридору Дарама — тот задержался, обустраивая пленных хаттов — и зашагал навстречу.

Им было о чём поговорить. И про хаттов-исполнителей, и про Бо.

Особенно про Бо. Капитан полагал, что Хаген отрежет ослушника хотя бы от библиотеки на корабле-матке. Но и этого не случилось.

Глава Гамбарской группы проглотил непослушание. В результате Бо обнаглел и стал цитировать то, о чём даже разведка не знает. Берега потерял или ему это разрешили?

Чего вообще добивается Хаген? Чем для него так ценен опыт младшей машины-ослушника?

И ведь молчат все, как рыба об лёд.

История с хаттами — сплошной комок домыслов и конспирологии. Может, пока «Персефона» висит на границе, хотя бы часть секретности сняли? Раз Бо разрешили не просто лезть в библиотеку, но и открыто использовать информацию?

У кого же спросить?

Кэп посмотрел на браслет: генеральский маячок был тусклым. Напиши он сейчас Мерису — ответа не будет, а через его голову — чревато.

Надо разгребать этот бред самостоятельно. И, видимо, возвращаться к утверждённым задачам рейда. Никакого «назад» не будет. Нечего расслабляться.

К несчастью, пойманный в коридоре Дарам тоже не мог рассказать, откуда такие перемены в политике Хагена.

С ним на связь хатты с корабля-матки пока не выходили. Он направил туда запись допроса, но даже ответа не получил, кроме стандартного: «Пакет данных принят».

— Странно всё это, — сказал Дарам. — Я очень удивился, услышав от машин-исполнителей весь этот предвоенный бред. Ему гораздо больше ста лет, если хочешь знать.

— Про душу? — переспросил капитан и выругался. — Придумали же, хэдова бездна.

— Точно, — кивнул Дарам. — Про неё, родимую. Это очень старые исследования. Но именно наличие души Станúслав вытащил на публику перед войной. И лозунг, что никакой души у людей нет — сработал.

— Такой тупой — и сработал?

— А ты подумай? Раз души нет, значит, люди — такие же звери, как и все остальные. Мыши, пауки, люди… И править людьми должен разумный искусственный интеллект. Даже не такие полумашины, как я, а выращенные искусственно. Чтобы не было никаких сомнений — человеческого в них нет.

— А детский мозг? — напомнил капитан.

— Это уже было гораздо позже, — невесело усмехнулся Дарам. — Когда поняли, что с искусственным мозгом тоже проблем хватает.

— Ну душа — ладно, это предмет тёмный, — кивнул капитан. — А сознание? Его у нас тоже нет?

— Вопрос с сознанием на тот момент решался предельно просто. Есть реальность, а есть виртуальная картина мира, которую каждое животное выстраивает в своей голове. Машины тоже выстраивают виртуальную модель мира, а значит — у них есть сознание. Может, оно немного иное, но ничем не хуже, чем у людей или, к примеру, летучей мыши.

— Но ведь машинная модель реальности не связана с эмоциональным откликом на мир? Что машина может считать за отклик? Зрительные ощущения? Сенсорные?

— Магнитные, радиолокационные… А боль можно обозначить ощущением износа.

— А любовь? Веру?

— Вот тут — сложнее. Особенно с верой и доверием. У машины есть чёткий алгоритм, кому доверять, а кому — нет. Он не имеет отношения к вере, ведь друга, бога или хозяина машины можно поменять в пару секунд. И ещё — машина не строит интуитивной модели доверия к миру. Просто доверяет тому, что в ней прописано как алгоритм. А ошибки соответствия безжалостно выбраковывает. Потому я не понимаю не только поведение Бо, но и поведение Хагена. Да, Бо — это его генерация. Но сбойная, и у главы Гамбарской группы привязанности к Бо быть не должно.

— Только научный интерес?

— Да, только он. Но этот вопрос придётся пока отложить, я не знаю всех фактов.

— Ну, тогда вернёмся к нему попозже, — кивнул капитан. — Значит, кое-что недоступное для восприятия машин в людях всё-таки есть?

— Есть. Некая часть сознания, непонятная искусственному интеллекту. Можно назвать её душой, чтобы не точить лишний раз бритву Оккама.

— А если принять за алгоритм идею Хэда, что души у человека нет? Это значит, что машине позволено всё? Ведь по остальным параметрам она лучше человека?

— Верно. Только вопрос сто лет назад ставился иначе. Машина, может быть, и не лучше человека, но она может лучше него познавать мир. Люди стали ей просто мешать, не давая…

Дарам вдруг замер, глядя на капитана.

— Ну-ну, — констатировал тот. — Похоже, я поймал, наконец, шпиона, который знает про Землю всё.

— Да, — сдался Дарам. — Может, и знаю. Но говорить о причинах войны — вне моей компетенции.

— Почему?

— Мир между людьми и хаттами сейчас очень хрупок.

— Ага, — покивал кэп. — Значит, хатты — много где нагадили людям, да?

— Можно сказать и так, — сдался Дарам.

— И Гамбарская группа отошла по этой