Батиплан - Дмитрий Валентинович Янковский

снова ушли в воду, на этот раз крепко припечатавшись брюхом к грунту, и рикошетом отскочив от него. Перегрузка при этом вышла такая, что ремень до боли впился мне в ребра, а Бориса и вовсе выкинуло из кресла. Но Катя держалась стойко. Она еще добавила тяги, и наконец вывела батиплан на устойчивый глиссирующий режим. Мы не плыли, не летели, а скользили блинчиком по верхушкам низких волн.

-- Они все позади! -- воскликнул Борис, забираясь обратно в кресло. -- Их там сотни!

-- Стянулись со всей акватории, -- прикинул я. -- Значит, впереди будет поменьше.

-- Сможешь удержать глиссирующий режим? -- спросил Борис Катю.

-- Пока держу, -- ответила она сквозь зубы.

Мы вырвались на оперативный простор.

-- Курс азимут триста! -- скомандовал Борис.

Катя вывела проекцию компаса на нужную метку, и повела батиплан на Бенкулу. Но моя надежда, что впереди будет проще не оправдалась. Похоже, наши многодневные маневры вблизи побережья лишь нам казались незаметными. То, что торпеды на нас не нападали, это факт. Но они передавали информацию донной платформе, которая все эти дни анализировала ее и вырабатывала стратегию.

-- Две стаи с обеих бортов, по пятнадцать особей в каждой! -- доложил Док. -- Курс почти встречный.

Я понял, что от глиссирующего режима нет толку, он только мешает нам маневрировать.

-- Под воду! -- скомандовал я.

Катя тут же подтянула ручку сектора тяги, батиплан клюнул носом и скрылся под поверхностью океана.

-- Мелко! -- сквозь зубы процедила она.

Но чем дальше, тем глубже уходило дно, давая нам дополнительные возможности для маневра на маршевом двигателе. И хотя скорость была для нас весомым преимуществом, ее одной не хватило бы, чтобы вырваться из тисков.

-- С левого борта ракетами, -- приказал Борис, -- с правого гарпунами!

Док тут же отреагировал, выпустив сначала две ракеты, а затем с десяток гарпунов. Торпеды тут же начали активно маневрировать, но наши ракеты были спроектированы так, что от них не особо увернешься. Они взрывались на подходе к стае, и гарантированно уничтожали хотя бы несколько торпед. Сколько -- вопрос скученности. Если торпеды успевали броситься врассыпную, погибало три, четыре. Если взрыв происходил в гуще, то за раз могу вторичными детонациями уничтожить всю стаю. От гарпунов увернуться было проще, но и они хорошо расчистили нам пространство по правому борту.

-- Это Большая Охота! -- прозвучал в динамиках голос Саймона. -- Я управляю кормовой пушкой!

Этого следовало ожидать, но я прекрасно понимал, что стрелок из Саймона, как из селедки кувалда. Но даже если бы он стрелял не хуже Кати, это не решило бы никаких проблем. Нас действительно зажали в тиски. Создавалось ощущение, что торпеды разного калибра стянулись к нам со всего океана. И мы неизбежно налетели бы на них. Монитор радара рябил метками, в этой мешанине уже трудно было что-то разобрать, и лишь сонары стрелкового комплекса позволяли Доку хоть как-то контролировать ситуацию.

-- Я буду бить только тех, кто угрожает по курсу, -- доложил он. -- Иначе боеприпасов не хватит.

-- Тогда без команды, на тебя вся надежда, -- ответил Борис.

Он глянул на меня, и в его взгляде читалось бессилие.

-- Тут ты нам не помощник, -- честно сказал я. -- Смени Саймона, в четыре руки вам с Доком будет проще управиться. Вы стреляйте, а Саймон пусть смотрит в четыре глаза за опасными целями и корректирует вас.

Борис и не попробовал возражать, кивнул и скрылся за дверью рубки. А мы с Катей остались одни, как в ту ночь, когда она управляла пулеметами в лагере дайверов.

"Коча" несся на маршевом двигателе в облаке пара на глубине тридцать метров, непрерывно колотя веером из всех орудий по переднему курсовому сектору. Большая часть торпед не могла причинить нам вреда, они просто не успевали нас поразить, не имея алгоритмов попадания в столь скоростные цели. Они не могли рассчитать упреждение и оставались позади нас быстрее, чем додумывались взорваться. Куда большую опасность представляли торпеды, идущие с бортов почти встречным курсом. Их было много, и им ничего не надо было делать, только ждать, когда мы сами на них нарвемся. Поэтому Док и Борис непрерывно били из носовых орудий узким веером, расчищая дорогу.

Это была не просто Большая Охота, в великая, грандиозная охота. За несколько минут мы вчетвером уничтожили биотехов больше, чем все человечество за десятки лет после войны. Но и наши ресурсы были не безграничны.

-- Далеко до дома? -- спросила Катя.

Пот заливал ее глаза, и у нее не было возможности его смахнуть. Я ей помог, у меня руки были свободны. Глянув на сонар, я ответил:

-- Двадцать миль.

Это было меньше тридцати минут ходу. И весь вопрос состоял в том, хватит ли у нас боеприпасов, чтобы расчистить себе путь. Но мне показалось, что торпед впереди стало меньше. Через несколько минут еще меньше. А затем он пропали вообще. Видимо, платформа была уверена, что уничтожит нас на выходе из пролива, и все силы сосредоточила там.

Док снизил плотность огня, а затем и вовсе прекратил стрельбу. Катя же держалась из последних сил.

-- Впервые жалею, что с нами нет Ольги, -- пробурчала она.

А я жалел о другом. Я жалел, что у меня повреждена нога, и я не могу занять место Кати.

Через двадцать минут я велел Кате выключить маршевый двигатель и перейти на винты. Я боялся, что платформа вычислила место нашей базы, и нас там поджидают стаи торпед.

-- Док, что с активностью?

-- Так вроде нет, -- ответил он.

Но я уже знал, что если торпеды притаятся у самого дна, радар их не видит. Биотехи могли всплыть и торпедировать нас непосредственно у входа в тоннель, к которому направила батиплан Катя.

-- Ракеты еще есть? -- спросил я Дока.

-- Десять штук.

-- Отправляй две в ждущий режим, а еще двумя долбани по дну у входа на базу, -- приказал я.

Док выполнил, и когда две пущенные ко дну ракеты рванули, нас тряхнуло как следует целой цепью вторичных детонаций. Нас, действительно ждали и выстрел наугад попал в цель. Вот вам и стратегия огневых контактов.

-- Что-то с левым