Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин
Дядя Рэйвен рассмеялся — тихо, почти беззвучно, а затем обернулся ко мне, снимая очки. Глаза у него были чуть покрасневшими, из-за усталости глубже обозначилась паутина морщинок в уголках, но парадоксально он выглядел моложе, чем раньше… Или, может, изменилась я сама — и больше не видела в нём только друга и ровесника моего отца.
— Я сам с некоторых пор предпочитаю или чай, или чистую воду, хотя и делаю исключение для вашего кофе, — он помолчал, рассматривая меня. Водитель тем временем притворялся уже не просто глухим, немым и глупым слугой, а бездушным механическим устройством. — Что случилось несколько дней назад в особняке? Мне докладывали, но без подробностей.
«Вот как, — пронеслось в голове. — Значит, Паола ему не рассказала… Хотя она, пожалуй, ничего и не знала толком».
— Вы о Кеннете? — спросила я вслух.
Дядя Рэйвен отвернулся к окну; автомобиль как раз покатил с холма, и появилось ощущение, что мы падаем куда-то.
В туман; в ночь.
— Это ведь был не припадок и не желудочная хворь?
— Нет, — вздохнула я, запрещая себе задумываться о самом страшном… о том, чего уже не исправить. — С ним произошло то же самое, что с Мадлен тогда. Помните, когда мы были в «Старом гнезде»?
— О да, — нахмурился он. — Сейчас мальчик в порядке?
— Кеннет часто просыпается по ночам, но в целом он здоров, как подтвердил доктор Хэмптон, — ответила я. И, помедлив, всё же спросила: — Дирижабли… К Бромли действительно направлялись алманские дирижабли?
Вопрос оказался настолько неожиданным, что заставил ощутимо дёрнуться даже дядю Рэйвена.
— Кто вам об этом… — начал он было опасным, низким, холодным голосом, но тут же оборвал себя сам. И улыбнулся: — Иден постоянно заставал меня врасплох подобными вопросами, когда вдруг заговаривал о вещах, знать о которых никак не мог.
Сердце у меня дрогнуло.
Не то чтобы я всерьёз надеялась, что часть про дирижабли мне просто приснилась…
— Значит, направлялись.
— Их было три, все уничтожены над заливом, — ответил дядя Рэйвен и опустил взгляд. Покрутил в пальцах очки, помедлил… Лишь затем продолжил: — Полагаю, вы знаете также, кого следует за это благодарить.
Преодолевая лёгкую дурноту, я кивнула.
— Вы… вы не знаете, что с ним?
— Лайзо Маноле не выходил на связь ни с одним из закреплённых за ним агентов, — произнёс дядя Рэйвен, как мне показалось, стараясь смягчить смысл сказанного интонациями. — Но обломки самолёта, а также… а также неоспоримые свидетельства, которые могли бы подтвердить его гибель, всё ещё не найдены.
«Неоспоримые свидетельства»… Полагаю, он хотел сказать «останки», но пощадил мои чувства.
— Думаете, он может быть жив? — спросила я тихо.
На сей раз выдержать долгий, пристальный взгляд было даже сложнее.
— Чему научила меня моя работа, так это тому, что не стоит делать выводы сразу, особенно если речь идёт о вопросах жизни и смерти, — сказал дядя Рэйвен… нет, маркиз Рокпорт, глава Особой службы. — Особенно если эти выводы не влияют ни на что, кроме душевного равновесия. Иногда нужно иметь силы не перечитывать раз за разом донесение, пытаясь отыскать ускользающие детали и тайный смысл, а убрать в конверт и положить в ящик стола. Всему своё время… И, к слову, о занимательном чтении. Через два дня выйдет статья о дирижаблях над заливом и о сорванных планах Алмании. Я ожидаю известий в том числе и от Лайзо Маноле, но если он не появится, то статью опубликуют как есть. И я должен предупредить, что она написана… в несколько патетическом тоне. Рассчитываю на ваше благоразумие.
— Благодаря Луи ла Рону мне достаточно хорошо известно, как пишутся газетные статьи, — ответила я, не дрогнув, хотя внутри у меня всё сжалось. — Попробую угадать: там будет что-то о «благородной жертве» и «жизни, принесённой на алтарь во имя множества других жизней»?
У него вырвался смешок; кажется, я угадала.
— Так или иначе, статья будет полезна вашему жениху, если он вернётся, — подвёл итог дядя Рэйвен, и я снова вздрогнула, но уже по другой причине: как странно было слышать это «жених» от него! — Если же нет… уместно ли пошутить про достойную эпитафию?
Я сказала, что да, и расплакалась уже в своей спальне, когда вернулась домой.
…А ночью снова искала во сне Лайзо, долго и безуспешно. Проснулась совершенно измотанной; как и в прошлый раз, болела голова, неудачно подвёрнутая нога словно онемела… Да что там, верней сказать, что всё тело ощущалось каким-то избитым.
Но горе теперь стало приглушённым, угас и гнев.
Если раньше я чувствовала себя птицей, беспомощно бьющейся в окно, то в ужасе, то в ярости, то теперь словно бы оделась в стальное оперение.
Может, не такое лёгкое и яркое, зато прочное.
Когда вышла статья, то мне даже хватило сил прочитать её, не изменившись в лице — и сохранять спокойствие, когда ночную атаку дирижаблей обсуждали в кофейне. Луи ла Рон несколько раз спросил, откуда я могла узнать обо всём этом заранее, но, по счастью, он сам был настолько взбудоражен, что не слишком-то и вслушивался в ответы… Трудно его судить: статья, снабжённая детальными рисунками и насыщенная хлёсткими метафорами, и впрямь произвела фурор. Миссис Скаровски даже написала оду «для неизвестного героя»…
Знал бы Лайзо!
А с «жизнью, принесённой на алтарь во имя множества других жизней» я и впрямь попала в точку.
Тем же вечером в «Старое гнездо» наконец заглянул и Эллис, и не с пустыми руками, а с целой стопкой машинописных листов.
— Вот, признание Гибсона, — пояснил он, передавая бумаги мне и подвигая к себе чашку чая — для разнообразия — и тарелку с пирогом. Пирог приготовил лично Рене Мирей и именно для «мсье детектива»: с тех пор как Эллис буквально спас ему жизнь, он полностью изменил своё отношение и не скупился теперь на угощения… Хотя подшучивать над ним и Мэдди не перестал. — Прочитайте сейчас, но учтите, что всё это — большая тайна. Можно сказать даже, что государственная! И, кстати, оцените слог: показания печатал на машинке тот самый Рэндалл, который постоянно вьётся вокруг маркиза и явно метит в его преемники, если не сказать больше. Так вот, в парне явно гибнет писатель! Конкурент, не побоюсь утверждать, великого Монро.
Я, конечно, вежливо улыбнулась, но потом вынужденно признала, что не так уж он шутил.
А история мистера Гибсона оказалась запутанной — и одновременно очень простой.
Всё началось примерно десять лет назад, когда покончила с собой Конни,
