Фантастика 2025-129 - Денис Старый
— А и то верно, Лёша, это же я не хотел тебе говорить, видел, что ты настроен решительно и можешь положение дел неким образом изменить. Но отношение к тебе, как и к твоей маменьке, весьма и весьма… Ну, ты должен понять, — лицо Картамонова стало бледным, глаза его округлились. — Анафемой мне по горбу! Вот же Машка — курва!
Картамонов говорил излишне громко, я был готов его сейчас одёрнуть, ибо общество не поймёт. Но да, маман заявилась, судя по всему. Сходство с небольшой картиной, где она была нарисована имелось, да и проследить за направлением взгляда Матвея Ивановича было не сложно.
Так что, да — прибыла моя матушка. Думал я приказать её силой не впускать пока в поместье. Почти уверен, что моего авторитета, что я заработал у крестьян за последние месяцы хватило бы для того. Но такое моё отношение к матери может стать известным. Адюльтеры родителей детям порицать нельзя, но с другой стороны, и одобрять их — мовитон. Я должен усиленно делать вид, что ничего о поступке матери и не знаю. Такие вот противоречия.
— Сын мой, Алёшенька! — воскликнула женщина, а у меня екнуло сердце, что-то осталось, видимо от реципиента.
В полной тишине, потому что даже музыканты, поняв, что что-то происходит, прекратили играть, Мария Шабарина, матушка моя, распростерла руки, желая заключить меня в объятия. Если бы на моём месте оказывался тот самый Лёшка, он бы сейчас рванул бы к маме, упёрся бы в её, к слову, выдающуюся грудь и стал бы плакать о том, какой же он сиротинушкой остался, да как тяжело ему пришлось в этой жизни. Но я — другой человек, и прекрасно понимаю, что не подойти к Марии Александровне я не могу, но и подойти к ней и сходу начать обниматься тоже будет невыгодным шагом.
Всё же моя мама привлекательная женщина, даже слишком. Происходит невольное сравнение с Эльзой. Да и по годам они схожи — я думаю, что Эльза младше только лишь лет на шесть, не больше. И обе женщины — яркие, запоминающиеся. Мама моя была чернявая, но при этом глаза отливали зеленым цветом, будто у кошки. Вообще не понимаю, почему она с каким-то любовником укатила — она бы могла после смерти отца выйти очень даже удачно замуж, имея такие внешние данные, а ещё и при деньгах, которые, наверняка уже растратила. С чего бы еще ей возвращаться?
— Я удивлён вашему приезду, маман, — сказал я, чинно поцеловав матери руку.
Не мог же я проигнорировать родную мать и хозяйку имения — как бы она ни куролесила. Мария Шабарина повернулась к гостям, нацепила на лицо обворожительную улыбку.
— Господа, дамы, я надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к тому, что мне придётся покинуть вас, так и не высказав всей радости видеть у себя в поместье столь уважаемых людей. Но я с дороги, и последнюю сотню вёрст пришлось пройти без остановок на почтовых станциях или поселениях, потому мне нужно привести себя несколько в порядок. Прошу простить, — сказала мама и бесцеремонно взяла меня за руку. — Сын мой, вы не проводите меня до нашего нового жилища? Как же так вышло, что вы допустили пожар в отцовском доме?
«А не пошла бы ты на хрен!» — чуть не вырвалось у меня.
Чувствую, маман будет ещё тем для меня раздражителем. Ведь к этой женщине я ничего не испытывал, никаких сыновних чувств. Как екнуло сердце при встрече, так после и ничего, ровное сердцебиение. Но эмоции все равно полностью заглушить не получалось.
Потому могу быть и грубым, да хоть бы и отослать куда подальше. Ну, за что ей в данном случае спасибо, так это за то, что она дала мне возможность временно покинуть столь «замечательное» общество, находиться в котором стало для меня некомфортным от слова «совсем». И если через четверть часа я вернусь как ни в чём не бывало, мои гости, также привыкшие к лицемерию, ответят мне, я уверен, подобным, безразличием к скандалу. Вот и будем, словно мы ничего не знаем, как будто ничего не произошло, и дальше веселиться.
А ведь надо будет определиться со временем дуэли. Думаю, что это должно быть завтра, так как все уезжают, а если дуэль не состоится, как бы не нашлось различных поводов у моих гостей оттянуть свой отъезд. А пребывание здесь этой когорты местного дворянства для меня обходится ежедневно в очень даже кругленькую сумму
* * *
— Прошу простить меня, господин Алексеев, за несносное поведение в адрес вашей племянницы, — сказал Миклашевский, подойдя к Елизавете Дмитриевне, стоящей рядом со своим дядей.
— Вы использовали мою племянницу, Андрей Михайлович, для того, чтобы свести счёты с Шабариным. Зачем вы провоцируете его? С самого начала, едва вы приехали на этот приём, вы ведёте себя совершенно невозможным образом, — отчитывал Алексеев Миклашевского.— Я был уверен в том, что он не примет вызов на дуэль, как это уже ранее было. Думаю целью у вас было именно спровоцировать Шабарина, чтобы он оконфузился отговорками от дуэли?
— Не поэтому ли Шабарин стал предметом насмешек для всего екатеринославского дворянства? Он уже отказался, по сути, от дуэли один раз, — неправдоподобно оправдывался Миклашевский.
— И вы решили грубо повести себя со мною и сделать мне больно, чтобы только спровоцировать Алексея Петровича Шабарина, который так старается для всех нас и уже доказал, что держит слово? Это низко, сударь, — дрожащим голосом сказала Елизавета Дмитриевна. — Разве вы не понимаете, сколько денег он вложил в то, чтобы мы приехали, чтобы над ним поиздеваться? А эти песни? Да, они небезупречны, но… достигают самой души, и мне было сложно сдерживать свои порывы.
Андрей Михайлович смиренно слушал отповедь Елизаветы Дмитревны, не желая ссориться ни с ней, ни с ее дядей. Алексеевы и Миклашевские давно уже друг с другом дружили, а также у них были совместные проекты. Рядом, на границах имения, были и маслобойня, и небольшой заводик по производству подсолнечного масла на паях. Семьи сотрудничали и помогали друг другу в решении различных вопросов, не только хозяйственных.
Они также выступали союзниками и в политических делах.
— Елизавета Дмитриевна, принимаете ли вы мои искренние извинения? — спрашивал Миклашевский.
—
