Фантастика 2025-129 - Денис Старый
Едва замерли струны на гитаре, предводитель екатеринославского дворянства поднялся со своего стула и стал аплодировать. В некотором замешательстве находились остальные гости, но скромные хлопки быстро переросли в овации.
Вот ведь сентиментальные люди, не боятся показывать свои эмоции! Слезинки то и дело скатывались не только по мужским щекам, запутываясь в бакенбардах, бороде или усах, женские щёчки также ощущали влагу. Хорошо, что женщины были таковыми, что не имели ни бакенбардов, ни усов, ни бороды. А то слезинкам было бы сложнее вырваться на простор. Ну и крайне сложно для психики было бы подобных особ видеть мне.
Я бросил взгляд на Лизу и не без злорадства увидел, что и эта девушка, понравившаяся мне, но выдавшая такую отповедь при приглашении, вытирала белоснежным платочком слёзы. Вот и сделан один ход, чтобы она запомнила меня не как того, с кем перемолвилась острым словечком, а того, кто смог достучаться до души.
Я поднял руку, призывая всех ко вниманию.
— Господа, я премного благодарен вам за столь лестную оценку моего творчества. Позвольте представить еще одну песню. Все вы знаете, что отец мой был лихим казаком, — сказал я и сделал паузу, так как шепотки пошли по всем рядам стульев и скамеек, на которых расположились мои гости, они стали обсуждать моего батюшку.
Пришлось немного подождать. Но скоро я продолжил:
— Знаю, что батюшка мой, Царствие ему Небесное, мог быть грубым, но он неизменно был верным подданным Его Величеству, а также любил наше Отечество. И следующую песню я посвящу именно таким казакам, иным кавалеристам, для которых и честь — не пустой звук, и которые знают, что в бою, порой, самым верным товарищем для кавалериста является его верный конь.
Меня слушали уже с некоторым интересом, я бы сказал, с предвкушением. И я их не огорчу — исполню настоящий шедевр.
— … Пой златая рожь, пой кудрявый лен… Пой о том, как я в Россию влюблен, — заканчивал я исполнение песни группы «Любэ».
Тишина… Я стоял, не помню, как и поднялся со стула, рядом тяжело дышал Миловидов, единственный, кто и нарушал безмолвие и тишину. А, нет. Комар еще привязался и жужжал на ухо. Наверное, высказывал свое восхищение.
— Крестник! Дай же я тебя расцелую. Вот, как есть, про меня спел, и про моего Ветра. Это конь, с коим я молодым казаком в Париж входил, — воскликнул Матвей Иванович Картамонов да и полез ко мне целоваться.
Вот тут я и узнал, что такое «крепкий мужской поцелуй по-брежневски».
— Достойно! — сказал Петр Ананьевич Струков, наверное, реагируя все же на исполнение песни, а не на наши с крестным лобызания. — Казаки облагоденствуют, коли узнают песню и кто ее сочинил.
— Господа, прелестные дамы, вы знаете, что хозяин сего замечательного имения, глубоко уважаемый мной господин Алексей Петрович Шабарин, ещё не успел отдать долг нашему отечеству… — начал представлять очередную песню Миловидов, но я его перебил.
— Прошу простить меня, господин Миловидов, что столь беспардонно вас перебиваю, но меня переполняют эмоции, так как следующие две песни, которые я хотел бы для вас исполнить, написаны мной в порыве любви к нашему Отечеству и признательности офицерам, которые нынче защищают нашу Великую державу. И быть случится несчастье, подобное нашествию Наполеона, я тут же отправлюсь вольноопределяющимся в войска. Думаю, что мои порывы разделяют все достойные мужи, что нынче присутствуют на этом приеме, — сказал я, наблюдая одобрение моей речи.
Сказанные слова были не праздным сотрясанием воздуха. Я для себя уже решил, что отсиживаться во время Крымской войны просто не смогу. Это сейчас я еще не готов к тому, чтобы идти в армию и приводить к порядку восставших венгров, да и спорное это дело — угождать австрийскому императору, который тех же венгров не может сам приструнить. Этот император предаст в скором времени Россию и забудет все то, что для него сделал русский монарх. Крымская война — это иное. Это самая что ни на есть Мировая война против России. Тут отсидеться никак не получится, ноги сами понесут в Крым.
Когда я читал про оборону Севастополя, про героические события на Камчатке, то поражался. С одной стороны, меня восхищал тот героизм, который проявляли и солдаты, и офицеры. С другой же стороны, я не могу не возмущаться всем тем идиотизмом, с которым были проиграны сражения, сданы позиции в Турции. Время еще есть, и нужно тщательно подумать, что именно я могу сделать для развития страны, чтобы Россия не подписывала унизительного мира с европейцами.
Смогу ли? Если смотреть на вещи более рационально, то напрашивается ответ «нет». Но когда мы, русские, с нашей-то широкой душой, смотрели на вещи только рационально⁈ Так что «Умом Россию не понять… В Россию нужно только верить». Вот и я верю и в Россию, и в себя, способного что-то менять.
Сегодня, например, я смог окончательно расположить к себе большинство гостей. Так что смогу и много больше.
— Господа офицеры, по натянутым нервам… — начал я петь чуть переделанную песню, заставляющую офицеров в будущем вставать с кресел любого зала с первых аккордов.
Да, пришлось переделать некоторые строки. К примеру, я убрал «за свободу», вставляя «за Царя и за мечту». Но в целом, музыка и текст так же врываются в душу.
— Браво! Браво! — кричали те, кто мог это делать, иные же просто плакали.
— Да что ж ты мне душу-то рвешь! — выкрикнул Матвей Иванович, вырвался от удерживающей его Насти и кинулся ко мне.
Эх. А вот и поцелуй по-брежневски 2.0.
— Это нужно исполнять в Петербурге! — воскликнула дочка помещика Седобородова, кстати, моего непосредственного соседа, имение которого находилось на юго-западе.
Дмитрий Михайлович Седобородов, в полном соответствии со своей фамилией, с седой бородой, выглядящий как глубокий старик, одернул дочь. Девица раскраснелась, как тот помидор. Нужно бы дамочке позаботится о своем здоровье. Такое покраснение лица — недобрый предвестник болезней сердца.
— Среди нас нет моряков, но песня, что сейчас прозвучит, посвящена им, — сказал Миловидов и сам, под мой аккомпанемент, затянул: — … Ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт, верит и ждет земля родных своих ребят…
И снова слезы и уже всхлипывания женщин.
— Прошу
