Фантастика 2025-129 - Денис Старый
— Вот чему ты учишь крестника? — рассмеялся я, уж больно заговорщицкое лицо было у Картамонова, когда он говорил о попе.
— Так нынче же Вербное Воскресенье, можно рыбу съесть. А опосля поститься буду на страстную неделю, как водится, стало быть, — с задором говорил Матвей Иванович.
Я не столь религиозный человек, да и пост не соблюдаю. А тут еще и Вербное Воскресенье… Пасха в 1848 году выпадала на двадцать четвертое апреля, и уже сегодня была чуть ли не летняя погода, так что душа все-таки просила отдушины в виде доброго собеседника, богатого стола и штофа водки, ну, или наливки.
— Барин, — когда я уже закусывал после первой здравицы крестного, а Настасья принесла запечённого поросенка, прервал нашу идиллию казак, которого звали Апанасом.
— Чего врываешься, как тать? — взревел негодующе Картамонов.
— Так там прибыли к барину, господину Шабарину. Полицейский, представился как господин… — начал докладывать казак, но осекся, потому что в столовую вперед всякого доклада зашел человек в мундире полицейского начальника, чуть полноватый, с залысиной и с пенсне на носу,.
— Любезный, ты можешь идти, я и сам господам представлюсь! — сказал полицейский, окидывая меня и Картамонова взглядом. — Полицмейстер города Ростова Марницкий Федор Васильевич. И, господа, у меня есть вопросы.
Глава 12
— Чем обязаны? — на правах хозяина первым задал вопрос Матвей Иванович.
Тон Картамонова, правду сказать, был несколько грубым, не сдержался крестный. Хотя кто и когда любил, чтобы к нему на порог приходили полицейские? Бежать к ним за помощью — да, а в остальном — если только хаять и ругать.
— Не ищите во мне врага, господа, — отвечал Марницкий. — Я здесь по долгу службы, но это редкий случай, когда моё любопытство и моя честь не противоречят тому, о чём говорит долг.
— Вы, однако, говорите загадками, — обозначился и я, до того же позволял себе только изучающе смотреть на полицмейстера.
— Присаживайтесь за стол, господин полицмейстер, никто не скажет, что Картамонов не накормил и не оказал должного гостеприимства. Сперва обед, опосля ответ, — сказал Матвей Иванович, указывая непрошенному гостю на стул.
— Да, господин Марницкий, разделите с нами радость, все же Христос в Иерусалим въезжал… И вы приехали… — сказал я, и хорошо, что вовремя остановился.
Хотелось спросить про того осла, верхом на котором приехал полицейский, ну или козла.
— Все разговоры после того, как вы откушаете, чем Бог послал. Не гнушайтесь, господин Морницкий, ибо мы все грешны… — Картамонов указал на стол, который прогибался от многочисленных и отнюдь не скоромных блюд. — Впрочем, и постные имеются. Вот рыбка запечённая. На Вербное Воскресенье рыбку и в пост можно.
— Кто из нас не грешен? — сказал Морницкий, присаживаясь за стол, но при этом не отводя от меня взгляда.
Вот она, разница: если ещё пять минут назад все блюда казались мне вкусными, что ум отъешь, а наливочка — просто лакомством, то сейчас мало что радовало глаз, и будто бы рецепторы обленились или пища стала какой-то пресной. А все приезд полицмейстера виноват.
Некоторое напряжение, безусловно, витало в воздухе. И пусть внешне ни я, ни Картамонов не проявляли никакого беспокойства, но я был уверен, что и в голове старого казака сейчас крутятся множественные мысли, — то ли бежать, то ли за топор хвататься.
— Вы что же, были в моём поместье? — нарушил тишину я.
— Был. Признаться, именно к вам я и направлялся. Было удивительным, что на въезде вашего имения остановили и даже допросили, будто какого-то разбойника, — полицейский натужно улыбнулся. — Вы объясните своим богатырям, чтобы к мундиру уважение имели.
— Не держите зла, господин полицмейстер, сами, наверняка, видели, что моё имение подверглось стихийному бедствию, — сказал я. — Так что все переживают.
— Знатно сгорело, будто бы кто-то помог сему случиться! — заметил Марницкий.
Я улыбнулся и пожал плечами, не комментируя едкое замечание полицейского. Будет конкретный вопрос — на него и отвечу. А пока подробных расспросов, или допросов, не началось, я не видел смысла намекать на то, что впоследствии произошло в Ростове. Не вызывало никаких сомнений, что полицмейстер Ростова прибыл именно по поводу того, что произошло в вверенном ему городе. Только всё больше складывается впечатление, что не допрашивать он сюда прибыл, а ведомый некими иными мотивами.
— Вы решили у нас остановиться, направляетесь, возможно, в Екатеринослав? — будто бы ведя светскую беседу, спросил Картамонов.
— Нет, господа, я ехал целенаправленно и по деловому вопросу. Именно к вам, господин Шабарин. Я не направлялся, — строгим, решительным голосом сказал полицмейстер.
Кто бы сомневался! Ну что ж, у меня готова линии обороны, и даже, если этот полицмейстер меня обвинит в умысле, доказать своё право даже на месть я смогу, если только не включится административный ресурс — представитель губернатора. Однако если такое случится — значит, сделаю ещё ход, привлеку общественное внимание. Можно попробовать срежиссировать что-то подобное тому судилищу, через которое я уже прошёл. Сами рады не будут.
— Господин Картамонов, — обратился я с своему крёстному. — Мы можем с господином полицмейстером занять какую-либо комнату в вашем прекрасном и уютном доме, чтобы там переговорить? Смысла нет оттягивать наш разговор, коли уж нужда в том случилась.
Конечно же, Матвей Иванович предоставил нам место: то ли комнату для разговоров, то ли помещение, похожее на камеру для допроса. Я не тушевался, не опасался каких-либо ударов, как-то это всё уже стало достаточно привычным. Так что больше меня раздирал интерес.
Что-то в поведении, как и в самом приезде полицмейстера Ростова, не укладывалось в то моё представление о том, каким должен быть полицейский в этом времени. Проделать такой огромный путь? Ради чего? И ведь пришёл он не объявить не об аресте, два сопровождающих его полицейских остались снаружи. Так что я больше склонялся к тому, что будет разговор.
— Это вы уничтожили банду Портового? — сходу, как только мы расположились в кабинете у Картамонова, спросил полицмейстер.
— Я ведь имею возможность не отвечать на ваши вопросы? Если это допрос, то наверняка имеется
