Дневник времён заразы - Яцек Пекара
* * *
Прежде чем отправиться в таверну, я потрудился отыскать городской патруль. В нынешние времена с этим было несколько проще обычного, поскольку и городские советники понимали, что присутствие на улицах людей, радеющих о мире и покое, несколько смягчает нравы, а потому для охраны порядка посылали не только обычных стражников, но и дюжих парней из цеховой стражи. В настоящем бою от них, разумеется, было бы мало толку, но в данном случае речь шла лишь о том, чтобы кто-то, наделенный официальной властью, присматривал за городом и его обывателями.
— Именем Святого Официума, вы идете со мной, — приказал я.
Командир патруля хотел было что-то ответить — полагаю, он намеревался уклониться от своих обязанностей, — но, взглянув на мое лицо, как-то сразу отказался от сопротивления.
— Слушаюсь, мастер инквизитор, — пробормотал он голосом, в котором тщетно было бы искать энтузиазм.
Конечно, я мог бы и сам отправиться в «Кровавый Колодец» и арестовать Никласа, но тогда мне пришлось бы тащить через весь город сопляка, который только и искал бы случая, чтобы улизнуть и затеряться в толпе или скрыться в одной из узких, извилистых улочек. А так, пусть им занимаются и за него отвечают храбрые парни из городского патруля.
— Чем можем служить вашей инквизиторской милости? — спросил командир могильным тоном.
— Работа легкая, простая и приятная, — ответил я. — В «Кровавом Колодце» вы схватите для меня одного головореза и доставите его в резиденцию Святого Официума.
Мужчина тяжело вздохнул. В общем-то, я его не винил, ибо кому охота таскаться по городу. До сих пор стражники спокойно сидели себе в тени, глазели на прохожих, попивали пиво, лениво переговаривались друг с другом, иногда свистели вслед понравившейся девице. А теперь, откуда ни возьмись, нарисовался инквизитор и велел им браться за работу. Ходить по раскаленным, как сковорода, улицам Вейльбурга, да еще и стеречь какого-то обормота. Вот так несправедливость…
— Если, не дай Бог, мой пленник от вас сбежит, то вы сами окажетесь в подземелье Святого Официума. И уж я-то вами там займусь, — сурово пообещал я. — Понятно?
— Понимаю, а чего ж не понимать, — буркнул он.
* * *
Разумеется, сперва я должен был проверить, можно ли и впрямь считать этого обормота подозреваемым. Было бы весьма неловко, если бы оказалось, что руку он замотал тряпкой, потому что вывихнул пальцы или их ему скрутил артрит. Я искал человека с глубокой, серьезной раной от ножа, и только это меня и интересовало. Поэтому, как только стражники выволокли подозреваемого из таверны и как только до него дошло, что он имеет дело с мастером Святого Официума, я приказал:
— Снимай повязку!
— Это еще зачем? Я же ранен! — тут же вскричал он.
Несмотря на крик, в котором смешались и самозащита, и жалоба, и, быть может, даже нотка агрессии, я увидел страх во взгляде этого человека. О да, дорогие мои, дело было нечисто.
— Сделайте это, — приказал я стражникам.
Они бесцеремонно и безжалостно сорвали с моего пленника повязки, а тот выл и вырывался, но парни были не только весьма дюжими, но и держали его крепко. Наконец обормот получил кулаком в солнечное сплетение, задохнулся, обмяк в их руках, и тогда я смог спокойно рассмотреть рану, из которой, после того как с нее сорвали тряпье, хлынула кровь. Что ж, кровь в ремесле инквизитора — вещь не диковинная и не отвратительная, и скажу я вам, дорогие мои, что человек извергает из себя, особенно во время пыток, субстанции куда более омерзительные, чем кровь, начиная с мокроты и гноя и заканчивая испражнениями или извергнутым содержимым желудка. Я внимательно осмотрел увечье и с первого взгляда понял, что и речи быть не может о том, будто оно появилось от гвоздя. Руку Никласа рассекал порез от самого основания пальцев до запястья, рана была глубокой и широкой, но не рваной. Пробитая гвоздем рана выглядела бы совершенно иначе, равно как и та, что осталась бы, зацепись человек за торчащий гвоздь, и железо разодрало бы ему кожу. Здесь же повреждения явно были нанесены сильным ударом острого предмета. Например, ножа.
Убедившись в своих подозрениях, я мог со спокойным сердцем приказать отвести подозреваемого в резиденцию Инквизиции. Там его спустили вниз, в подвал, и я заметил, что стражники с любопытством, хотя и со страхом, озирались по сторонам. Не знаю, что они ожидали увидеть. Какие-нибудь замысловатые орудия пыток или несчастных, стонущих в кандалах? Ничего подобного они, разумеется, не увидели. В камерах в тот момент никого не было, а в комнатке, где обычно проводились допросы, находились всего-навсего: шкаф, камин, стол, несколько стульев, одна деревянная лежанка и колодки. В потолок был вбит железный крюк, а на стенах висело несколько плетей — от тонкой, не толще мизинца, до мощного кнута с множеством ремней, утыканных острыми кусочками металла. А так, никаких других орудий пыток на виду не было, ибо все они были спрятаны в шкафу.
— Привяжите его к столу и можете убираться, — приказал я.
То, что я собирался сделать, ни в коем случае не было официальным инквизиторским допросом. Впрочем, расследование убийства аптекаря, если приведенный стражей мужчина и был, как я полагал, преступником, и так не входило в круг моих обязанностей как инквизитора. Однако, как человек, который свел с Баумом довольно приятное знакомство, я не собирался спускать его смерть с рук, тем более что она была результатом заговора, рожденного из низких побуждений. По крайней мере, я так считал, и именно это свое суждение я и намеревался доказать в комнате для допросов.
Стражники растянули все еще причитающего Никласа на столе и закрепили его конечности скобами.
— Еще чем-нибудь пригодимся? — спросил командир.
— Идите на кухню и скажите, что я вас прислал. Пусть дадут вам по бутыли вина на брата, — молвил я.
— Покорно благодарю, мастер инквизитор, — просиял стражник, а его подчиненные тут же воспряли духом и повеселели.
Пока я вел короткую беседу со стражниками, мой пленник в это же самое время болтал, причитал, умолял, клялся, заклинал, расспрашивал… Короче говоря,
