Шарлатан 3 - Квинтус Номен
– Шарлатан, у меня ничего не получилось с этими громыхающими железяками. Как думаешь, если ты, например, лично к товарищу Сталину обратишься… ведь этот перфоратор стоит как пять «Чаек»!
– Обратиться-то я, конечно, могу, но есть вариант поинтереснее. Потому что прямо вот щяз я могу товарищу Сталину высказать лишь мое единственно верное мнение, которое ему будет несложно и проигнорировать. А вот примерно через год… вы, Светлана Андреевна, всю переписку-то по перфокарточной технике сохраните, отдельно у себя в канцелярии зарегистрируйте. И когда у меня будет что товарищу Сталину не только голосом сказать, но и показать живьем, я в Москву скатаюсь, с собой всю вашу документацию захвачу, отдельно попрошу Зинаиду Михайловну подсчитать, сколько ваши оппоненты народных денежек на ветер пустили…
– Ты, оказывается, страшный человек! Ведь их за такое…
– Как говорил товарищ Ленин, каждый должен получить в соответствии с нанесенным стране вредом.
– Что-то я такого не помню.
– Ну да, он говорил, что в соответствии с результатами своего труда, но если труд наносит исключительно вред… В общем, за содеянное нужно отвечать, причем отвечать лично и в полной мере, в соответствии с советскими законами.
– А ты не боишься, что и с тебя кто-то спросит «в соответствии с законами»?
– Если я нанесу стране вред, то и на меня этот принцип должен распространяться.
– А если только пользу? – рассмеялась соседка.
– А за пользу я уже ответил. И, думаю, скоро отвечу еще, причем уже куда как серьезнее. Есть у меня одна мысль, правда не моя. Не совсем моя…
Глава 20
Светлана Андреевна не просто так предложила мне к Сталину обратиться по поводу перфокарточных устройств: ближе к концу сессии Иосиф Виссарионович попросил меня приехать к нему в Москву и объяснить «кое-какие детали». Он, как я понял, всегда старался по возможности вникнуть в детали любых важных для страны изобретений, по крайней мере для того, чтобы понять, а действительно ли они так важны и – что для него было куда как важнее – как очередное изобретение можно использовать для достижения максимального эффекта. А что «эффект» вычислительные машины могут дать даже в самых неожиданных местах, наглядно показала та же оптимизация доставки паркета на стройки. А про паркет Сталину рассказал скорее всего товарищ Бещев: Борис Павлович уже через несколько дней после получения результатов расчета по паркету снова примчался в Горький, ведь следующая вычислительная машина делалась уже для МПС и он решил заранее выяснить, как эту машину оптимальным образом использовать для решения уже глобальных транспортных задач. Не «вообще» использовать, а очень даже «конкретно» – и после его возвращения в Москву в МИИТе образовался факультет вычислительной техники…
А Иосиф Виссарионович расспросил меня (дома, в Кунцево, в неофициальной обстановке) о том, как я вижу будущее вычислительных машин, затем поинтересовался, требуется ли какая-то специальная помощь для скорейшего пуска завода Карачевского завода, а затем, уже под конец нашей довольно непродолжительной беседы он спросил:
– Вот скажите мне, товарищ Шарлатан, как это у вас получилось изготовить вычислительную машину, которая, по словам товарища Берга, в десять тысяч раз считает быстрее, чем машина товарища Лебедева?
– Аксель Иванович все же немного в цифрах ошибся, наша машина считает в двадцать пять тысяч раз быстрее его БЭСМ. Но это даже специального технического объяснения не требует, все и так понятно. Товарищ Лебедев старался сделать свою машины как можно быстрее… как можно скорее, и вообще не думал о том, из чего он будет ее делать, а брал то, что уже в производстве имелось. Мы вот так же свою деревню перестроили, Кишкино, я имею в виду. И так же в Ворсме дома начали строить, в Павлово и немного в Горьком. Получалось в целом неплохо, но… медленно получалось и дороговато. А вы, имея перед глазами Кишкинский опыт, не бросились его повторять, а обдумали – и потратили три года на создание целой индустрии стройматериалов, и теперь дома строятся и гораздо быстрее, на порядки быстрее, чем раньше, и заметно дешевле – но при этом они стали куда как более удобными для людей. А я поступил так же: посчитал, что машину, раз в пять превосходящую нынешнюю машину Лебедева, мы могли еще два года назад сделать, но получилось бы у нас дорого и не очень и хорошо. Поэтому мы продумали первым делом вопрос о том, что на самом деле нужно для постройки настоящей вычислительной машины и три года просто создавали требуемую технологическую базу. А создавая ее, мы думали и о том, как в будущем на этой базе можно получить максимально качественный результат. У Лебедева платы инженеры кривыми руками рисуют, а у нас отдельное производство, причем высокотехнологичное, для этого создано. И его платы на более высокой частоте просто работать не смогут из-за перекрестных помех, а у нас трассировку плат делали подготовленные радиофизики, все побочные эффекты учитывающие – и мы вышли на рабочую частоту в триста мегагерц, а у Лебедева просто потому, что печатные платы никак специалистами не обсчитывались, понять частоту больше сотни килогерц в принципе невозможно.
– То есть если дать товарищу Лебедеву вашу… элементную базу, он тоже сможет быстро достичь вашей производительности?
– Нет. В ближайшие года три, а, скорее, даже в следующие лет пять – точно нет. У нас сама элементная база разрабатывалась в тесной привязке к архитектуре создаваемой машины, например, сигнал, идущий от желудя – это у нас используются лампы такие, желудевого типа…
– Да, я знаю, что вы называете желудем.
– Так вот, сигнал с лампы без заметных искажений может идти на расстояние в районе семидесяти-восьмидесяти сантиметров, причем только по специально спроектированной линии. У нас расчетом топологии печатных плат занимаются целиком кафедра в университете, кафедра радиофизики, и еще столько же
