Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов
— Делай, — твёрдо сказал я. — Но приоритет — победа и жизни наших людей. Если выбор между пленным и безопасностью — выбирайте безопасность.
Мы ещё час обсуждали нюансы. Как встретить Кошкина, что ему показать в первую очередь, куда посадить во время боя, как обеспечить его безопасность, если он откажется сидеть тихо и потребует отъезда. Как организовать засады так, чтобы ревизор не видел военную подготовку заранее — иначе заподозрит провокацию.
К тому времени, когда мы закончили, за окном уже светало. Серое, холодное утро ползло над лесом, туман клубился между деревьями, как саван, предвещающий кровь.
— Всем отдыхать, — приказал я, чувствуя, как свинцовая усталость наваливается на плечи. — Хотя бы пару часов. Сегодня последний день подготовки. Завтра — бой.
Они разошлись. Я остался в конторе, глядя на карту, исчерченную линиями засад, минных полей, путей отступления, точек сосредоточения резервов. Всё продумано до мелочей. Всё готово настолько, насколько возможно.
Но страх всё равно жил где-то в животе — холодный, липкий, тяжёлый. Страх не за себя. За людей. За детей. За Елизара, Марфу и их семью. За артельщиков, которые доверились мне и теперь рисковали жизнями, защищая то, что мы вместе построили из ничего.
Если я ошибусь — они умрут. Все. И их кровь будет на моих руках.
Я встряхнул головой, прогоняя мрачные мысли. Нельзя было думать о поражении. Нужно было думать о победе. Верить в неё. И делать всё для неё.
* * *
Утро прошло в лихорадочной активности последних приготовлений. Лагерь жил в двух режимах одновременно — военном и показном.
Архип заканчивал установку последних «адских котлов» у ворот и на северной стене, где частокол был слабее. Волк с казаками расставлял мины на подходных тропах, тщательно маскируя их ветками, дёрном и опавшей листвой. Артельщики чистили оружие до блеска, проверяли каждый заряд, точили ножи до бритвенной остроты.
Но одновременно — и это было самым странным — мы драили лагерь, как перед парадом.
— Сенька! — орал я, проходя мимо бараков. — Убери этот хлам к чёртовой матери! Чтобы ни одной щепки, ни одной рваной тряпки на виду не было! Мы ждём ревизора, а не старьёвщика!
— Марфа! — командовал я на кухне, где она месила тесто. — Котлы начистить до блеска. Скатерти на столы — самые чистые, какие есть. Хлеб свежий испечь, соль в солонках поставить, а не в тряпочках. Пусть видят, что здесь живут люди, а не скотина в хлеву.
Артельщики ворчали, не понимая, зачем перед боем наводить марафет, но слушались. Они уже научились доверять моим странным приказам — слишком часто те спасали им жизни.
Савельев, наблюдая за этой суетой, понимающе усмехался в седые усы. Он, старый служака, прошедший Бородино и взятие Парижа, знал железную истину: на войне порядок бьёт класс. Дисциплина и подготовка сильнее храбрости и численности.
Марфа с Татьяной перенесли в центральный сруб запасы еды, воды, медикаменты — бинты, которые я научил их кипятить для стерильности, настойки трав, иглы с нитками для зашивания ран. Детей — троих сирот и внучку Елизара — уже предупредили строго: при первом звуке выстрела бежать туда и сидеть тихо, пока не разрешат выйти.
Я обходил посты, проверял готовность каждого участка, подбадривал людей, напоминал ключевые инструкции.
— Михей, ты на южной стене. Помнишь, куда целиться?
— Помню, Андрей Петрович, — кивнул он, похлопывая по прикладу ружья. — В грудь или в живот. В голову только если близко и уверен, что попадёшь. Не тратить заряды впустую.
— Молодец. Береги порох. Каждый заряд — на вес золота.
Я переходил к следующему посту.
— Кузьма, ты с Архипом у «адских котлов». Если враг пойдёт на ворота — поджигаешь фитиль и немедленно отходишь за укрытие. Быстро. Взрыв будет мощный, осколки летят на двадцать шагов.
— Понял, Петрович, — Кузьма кивнул серьёзно. — Мы с Архипом репетировали трижды. Десять секунд от поджога до взрыва. Успеем отбежать и лечь за поленницу.
К полудню лагерь выглядел парадоксально: снаружи — как всегда, мирные бараки и работающие механизмы. Но внутри, за этой обманчивой оболочкой, скрывался ощетинившийся зверь, готовый разорвать любого, кто осмелится напасть.
Казаки заняли позиции в засадах, растворившись в лесу как призраки — за деревьями, в кустах, на крышах дальних бараков, в специально вырытых окопах, замаскированных хворостом. Они были невидимы, но я знал: оттуда, где они притаились, простреливается каждый метр подходных троп.
Артельщики — на стенах, в бойницах, с заряженными ружьями и запасными патронами в кожаных подсумках на поясе.
Игнат с резервом — десятью лучшими бойцами — в центре лагеря, готовые ринуться в любую точку, где прорвут оборону.
Я поднялся на вышку над конторой — самую высокую точку лагеря. Отсюда был виден весь периметр, все подходы, вся местность на полверсты вокруг. Рядом лежала подзорная труба, заряженный пистолет и сигнальная ракета — на случай, если понадобится подать команду издалека.
И мы ждали.
Полдень прошёл. Потом час дня. Потом два. Солнце медленно катилось к западу, тени удлинялись, становясь резкими и чёткими.
Люди начали переглядываться, нервничать. В рядах послышался приглушённый ропот.
— Может, Фома ошибся? — тихо спросил Волк, подойдя к вышке снизу. — Может, они не сегодня выступили?
— Может, — ответил я, не опуская подзорную трубу от глаз. — Но готовыми быть не перестаём. Пока не стемнеет, никакого расслабления. Ясно?
— Ясно, командир.
И тут — словно в ответ на мои слова — часовой на южной заставе выстрелил зелёную ракету высоко в небо. Сигнал своих.
Сердце ёкнуло. Я развернул трубу на юг, навёл на дорогу — ту самую, что мы построили своими руками.
По ней двигалась небольшая группа. Человек пять-шесть всадников. Впереди ехала карета — крытая, добротная, явно не крестьянская. За ней — сопровождение: двое в строгих мундирах, похожих на жандармские, трое в штатском, но вооружённые саблями и пистолетами за поясом.
Ревизор. Кошкин. Пунктуальный, зараза. Ровно когда Рябов ему обещал увидеть «беззаконие».
— Игнат! — крикнул я вниз, не отрываясь от трубы. — Кошкин едет! Готовь встречу! По полной программе! Как губернатора встречаем — с почестями и улыбками!
Игнат сорвался с места, побежал отдавать команды. Через минуту у ворот выстроилась почётная группа — десять казаков в вычищенных мундирах (специально приберегли для такого момента), столько же артельщиков в свежих рубахах, я сам в приличном сюртуке, который обычно носил только по большим праздникам. Выглядели мы, может, и не как столичная знать, но вполне прилично. Как успешные уральские промышленники, знающие себе цену.
Ворота распахнулись
