Инженер Петра Великого 7 - Виктор Гросов

Огромная, несокрушимая фигура в простом, почерневшем от гари офицерском мундире без знаков различия. В руке — тяжелый палаш, лицо — маска ярости и предельной концентрации. Петр. Исполин, лично ведущий гвардию в атаку.

Заметив меня в кольце своих солдат, он на мгновение замер. Ярость на его лице уступила место чему-то другому. Он сделал несколько медленных, почти неуверенных шагов в мою сторону.

— Ты… — выдохнул он. — И вправду — живой…

Он подошел вплотную. Его взгляд был прикован к моему лицу, к ссадинам, к рваному мундиру. Он изучал меня так, будто видел впервые. Палаш с глухим стуком выпал из его руки и утонул в грязи. Он этого не заметил.

— Государь, я… — начал говорить я, но он оборвал меня на полуслове.

Движение его было не царским — резким, почти отчаянным. Он шагнул вперед и сгреб меня в охапку. И как-то странно это было, не как командир — солдата, не как монарх — подданного. Он обнимал меня как собственного сына, — с почти отцовской заботой.

Я стоял, оглушенный не столько контузией, сколько этим жестом, невероятным проявлением человеческой привязанности. Он тяжело дышал.

Застывшие вокруг преображенцы смотрели на эту сцену с благоговейным ужасом, не смея пошевелиться.

Наконец он отстранился. Его глаза блестели — от дыма, наверное.

— Думал, потерял тебя, черт кудрявый… — хмыкнул Государь. — Ладно. Жив — и слава Богу.

Он выпрямился, и в один миг снова стал прежним — Императором. Маска вернулась на свое место. Но я уже видел, что под ней.

— Генерал-майор! Хорош! — рявкнул он, улыбаясь. Он повернулся к ошеломленным гвардейцам. — Что встали⁈ Враг еще не разбит.

Глава 18

Слова Государя выдернули меня из прострации в которую меня закинуло известие о повышении до генерал-майора. Огромная фигура Петра стала центром водоворота, который подхватил и меня, втянув в ревущий поток рванувшихся вперед гвардейцев.

Рассыпавшись на тысячи осколков, мир вокруг качнулся. Звон в ушах смешался с криками, а земля уходила из-под ног не то от грохота, не то от слабости. Спотыкаясь, почти ничего не соображая, я бежал, ведомый инстинктом — держаться своих. Единственной реальностью в этом кровавом мареве стали зеленые мундиры преображенцев. Вот молодой, почерневший от пороховой гари солдат на секунду замер, припав на колено, и воздух прорезал сухой, злой хлопок его оружия. А вот уже мимо него, с палашом наголо, проносится другой, и его крик тонет в общем шуме.

Это был отчаянный, яростный прорыв волчьей стаи, запертой и доведенной до бешенства. Мы вгрызались в рыхлое, дезорганизованное тело вражеской армии, прорубая себе дорогу сквозь хаос. Оглушенный, с дерринжером в руке, я ковылял вместе со всеми, с каждым шагом тупая боль в голове разрасталась, пульсируя в висках.

Даже сквозь эту пелену мозг не прекращал работать, жадно впитывая информацию и пытаясь сложить из кровавых фрагментов цельную картину. Да, система управления турок развалилась, но их армия не испарилась. В центре, где огненный смерч выкосил ставку, царила полная сумятица: офицеры в богатых халатах тщетно пытались остановить бегущих солдат, били их плашмя саблями, но толпа их уже не слушала. Правда на флангах старая военная машина еще работала. Подчиняясь своим командирам, отдельные янычарские орты держали строй, встречая нас огнем и бросаясь в отчаянные контратаки, отчего воздух наполнялся звоном стали.

Исполинский, смертельно раненный зверь агонизировал. Голова была отсечена, но мускулы все еще сокращались в конвульсиях, нанося смертоносные удары. Грубый толчок в сторону спас от шальной пули, я споткнулся и упал на русского солдата — мертвого. Я схватил его оружие — СМка. Пальцы с трудом обхватили рукоять. В этой мясорубке я был лишь обузой.

Наконец, мы выбежали на небольшой, пологий холм, где уже хлопотали адъютанты, разворачивая полевой штаб. Открывшийся с высоты вид на театр бойни заставил забыть о боли. Наш гвардейский клин, неся страшные потери, все же пробил турецкие порядки. Мы прорвались. И в этот миг инстинкт окончательно взял верх над дисциплиной — турки побежали.

Начался исход. Целые полки, бросая знамена, пушки и повозки, хлынули к единственному пути спасения — к мосту через Прут. Тысячи людей, волы, запряженные в арбы, лошади — вся эта живая и неживая масса слилась в единый поток, устремившийся в узкое горлышко переправы.

Мост мгновенно превратился в ад. Люди давили друг друга, карабкались по головам, срывались в ледяную воду. Задние, подгоняемые ужасом, напирали на передних, спрессовывая их в кровавое месиво. Некоторые, обезумев, бросались в реку вплавь, но быстрое течение и холод тут же уносили их, превращая в беспомощные щепки.

Тяжело дыша, рядом остановился Петр. С его забрызганного грязью лица градом катил пот. Взгляд государя был прикован к мосту. На его скулах заходили желваки. Мысль работала в одном направлении: эта толпа, пережив шок, могла найти командиров, перегруппироваться на том берегу и запереть нас здесь.

Император послал парламентера. На взмыленном коне, размахивая белым платком на пике, гвардеец прокричал требование о сдаче. В ответ донеслись яростные проклятия. Драться они не хотели, но и сдаваться им гордыня не позволяла.

Медленно повернувшись к фельдмаршалу Шереметеву, который, опираясь на палаш, руководил действиями артиллерии, Петр заговорил.

— Борис Петрович, — обратился он к нему. — Видишь цель? Разговоров с ними больше не будет. Мой долг не позволяет мне выпустить их отсюда. Приказываю. Всей артиллерии. Огонь по скоплению.

Это приговор, вынесенный тактической необходимостью.

Старый вояка Шереметев, все понял без слов и тяжело склонил голов. Через несколько мгновений земля содрогнулась. Десятки орудий, от легких полковых пушек до тяжелых трофейных мортир, ударили разом.

Сражение кончилось. Началась работа. Ядра с чавкающим звуком врезались в спрессованную массу у переправы, оставляя в ней рваные дыры. Картечь широкими веерами косила тех, кто пытался выбраться из давки. Деревянный настил моста разлетался в щепки, увлекая в мутную воду людей, животных и повозки.

Грохот смешивался с нечеловеческими криками, доносившимися с того берега. Я не отводил глаз. Такова была цена, уплаченная за наш прорыв, за спасение Империи.

Когда дым начал рассеиваться, стало ясно, что все кончено. Мост был разрушен. Река ниже по течению превратилась в страшный затор из тел и обломков. На том берегу метались разрозненные группы уцелевших турок.

К утру Прутский котел перестал существовать. Окружение было прорвано. Враг разбит. Мы победили. Но вид