Военный инженер Ермака. Книга 2 - Михаил Воронцов
Затем показал свою работу Лаптю, Макару и остальным, кто собрался в мастерской.
— Будем по-новому теперь мерять. Не четвериками, а как велит науке. Так точнее. Внутри помещается литр или поллитра.
Макар пожал плечами, Лапоть хмыкнул.
— Давай, пусть будет. А то раньше путались, и на глазок делали.
— На глазок — опасно, — сказал я. — Особенно для огненной смеси. Может и не потечь, и не загореться, а то и наоборот — вспыхнуть, когда не надо, и это будет очень плохо.
— Поллитрой, наверное, очень хорошо брагу мерять, — неожиданно вставил Лапоть.
Боже, как он прав. Я даже закашлялся.
— Сейчас не этого, — я остановил его творческий порыв. — Вот победим Кучума, тогда и будем брагой заниматься. А пока — чистый спирт! Я имею ввиду, спирт для добавления в огнеметную смесь.
Дополнительные железные меры нам пока были не нужны, а вот деревянные для сыпучего и глиняные для жидкостей должны пригодиться очень, поэтому я попросил Лаптя сделать несколько литровых кружек, а гончаров — горшков, чтоб воды в них вливалось столько же, сколько помещается в мой железный куб.
Их мы отдадим нашим «самогонщикам» — тем, кто делает спирт и тем, кто готовит огненную смесь. Там пропорции надо выдерживать поточнее.
Ну а дальше, думаю, и до рынка такая система потихоньку дойдет. Почему бы и нет? Так ведь намного удобнее, меньше путаницы.
Теперь настало время весов.
Сначала малые весы. Я взял для основы обрезок берёзовой дощечки, выстрогал её, сделав стойку и коромысло.
В центре просверлил маленькое отверстие, туда вставил тонкий железный прут. Получился шип, на котором коромысло могло качаться. Проверил: всё работало. Чтобы весы показывали вернее, закрепил тонкую пластинку — стрелку. Когда коромысло в равновесии — стрелка указывает вертикально.
Чашечки сделал из меди — взял старую побитую посудину, расплющил молотком, вырезал два круга, отковал неглубокие блюдечки. Края обточил, просверлил по три дырочки и подвесил их на нитях. Для подвеса взял крученый конский волос и тонкие льняные нити, пропитанные воском, чтобы не растрёпывались. Всё соединил. Получилось совсем как аптекарские весы (ну, почти).
С грузами пришлось повозиться. Эталонный килограмм у меня уже был -железный куб на литр воды. Отталкиваясь от него, я пошёл вниз: отлил кусочки свинца (сейчас он у нас почти драгоценность), и потом долго подпиливал, пока не вышли пятьсот грамм, сто и пятьдесят грамм. Дальше пока не стал, слишком много времени отнимает, потом как-нибудь. На каждом грузике сделал зарубки или знаки — одну черту для пятидесяти грамм, две для ста и так далее. Так, чтобы любой, даже не слишком грамотный, мог разобраться.
С большими весами было не намного сложнее.
Сначала сколотил раму. Взял бревно, обтесал, сделал стойку. В центре рамы закрепил железный штырь — ось-качалку. К нему подвесил массивное коромысло, деревянное, прочное, из лиственницы. Затем — платформы, на которые будут ставиться грузы и гири.
Их я попросил выточить помощника Лаптя из какого-нибудь прочного дерева, используя мой килограммовый эталон. Теперь весы тоже можно использовать для приготовления той же горючей смеси.
Еще таких же весов, и маленьких, и больших, наделают мои помощники. Им намного легче работать, когда они смотрят на уже изготовленную вещь, чем когда объясняешь на словах или на чертежах. Хотя, в принципе, это верно почти для любого человека.
* * *
Город, к которому они шли столько дней, показался с реки буднично. Деревянные сараи, избы, над которыми тянулись полосы дыма. У пристани толпились люди: кто-то носил мешки, кто-то торговался, дети сновали под ногами. Это был город Строгановых — Сольвычегодск.
Черкас сидел в лодке, глядя по сторонам. Микита и Кондрат подгребли к берегу. Вода плеснула о борта, лодка мягко ударилась о берег.
— Дошли, — сказал Черкас.
— Дошли, — отозвался Микита, вытирая лоб.
Гавриил только кивнул.
Они встали, перетащили через борт пожитки, подтянули лодку выше по отмели, чтобы не унесло течением. Доски под ногами были мокрые и скользкие, сапоги глухо стучали по ним.
На пристани на них косились — новые лица здесь замечали быстро. Пара мальчишек остановилась и смотрела на лодку. Мужики, грузившие бочки, переговаривались о своем, но глазами провожали казаков.
Черкас еще раз огляделся. Пристань как пристань. Ничего особенного, но после долгой дороги всё казалось каким-то необыкновенным.
Они вышли на берег и остановились рядом, будто проверяя друг друга. Люди продолжали боязливо смотреть на них — никто не знает, кто это, может, разбойники какие вернулись с диких земель.
* * *
В приказной избе было тепло. Печь топили щедро, даже чересчур. Со всех углов тянуло жаром. Яков и Семен сидели за столом и разбирали бумаги, что привёз дьяк из Перми. Рядом Максим перетирал в пальцах чётки и задумчиво смотрел в огонь.
Дверь скрипнула. На пороге показался слуга, молодой, с обветренным лицом. Он низко поклонился, не решаясь сразу заговорить.
— Ну? — нетерпеливо бросил Яков.
— Там человек, — сказал слуга. — Говорит, что от Ермака.
Братья переглянулись.
— От Ермака? — переспросил Максим, приподняв бровь. — Далекий путь проделал.
— Так он и говорит, — кивнул слуга. — Сам назвался Черкасом Александровым. Просится к вам.
В избе на миг повисла тишина. Потом Яков отложил папку, шумно вздохнул.
— Ну что ж, — сказал он. — Пусть войдёт. Раз уж добрался, послушаем.
— Добрался… — покрутил головой Максим. — Надо же. До самой Камы.
Дьяк, сидевший в углу с пером, тоже поднял голову. Приказчики переглянулись — новость была неожиданной.
Слуга кивнул и вышел. В избе снова заскрипел пол, двери открылись шире, и на пороге появился человек. Сотник Черкас Александров. Высокий, плечистый, в потертом кафтане. Лицо худое, обветренное, глаза усталые и жесткие.
Он поклонился.
— Черкас Александров, — сказал он. — От атамана Ермака Тимофеевича.
Семен указал на лавку:
— Садись. Дорога длинная.
Черкас сел и сразу вынул из-за пазухи свёрток. Сургучная печать блеснула в свете огня.
— Грамота, — сказал он. — К вам.
Максим наклонился вперёд, разглядывая печать.
— Надо же, — повторил он тихо. — И правда от Ермака.
Максим взял грамоту и передал дьяку. Тот привычным движением проверил зарубку, провёл пальцем по сургучу. Лицо у него стало серьёзным.
— Печать настоящая, — сказал он. — Ермакова.
В избе снова стало тихо. Строгановы переглянулись.
— Ну
