Железный лев. Том 2. Юношество - Михаил Алексеевич Ланцов
Нижним чинам тоже перепало.
Все они получили по знаку Отличия Военного ордена — солдатскому «Егорию»[2] и разовые премии в сто рублей. Кроме того, и солдатам, и унтер-офицерам пожаловали по двадцать лет службы. Они ведь из рекрутов. Вот и тянули свою «лямку». Иногда нижние чины награждали, «жалуя» к уже прошедшим годам службы сколько-то сверху, приближая время возвращения на гражданку. Тут же Николай Павлович закрывал их службу полностью, ну и отправлял в запас, что также рассматривалось как милость.
Так что выходило, что император с одной стороны, осыпал эскадрон наградами. А с другой — удалил из армии «за плохое поведение». Очень уж демонстративно они прыгнули через голову всего начальства. Николай же Павлович слишком сильно ценил субординацию.
Особняком шло награждение и других персон от командира полка до наместника. Однако Льву это было неинтересно.
Он злился.
С одной стороны — он и сам не собирался сидеть годами на Кавказе. Пользы бы принес много, однако, едва ли это все имело смысл в масштабе государства.
С другой стороны — это демонстративное увольнение… он это воспринял словно плевок в душу. Да, немного перегнули. Но победителей не судят… или уже судят?
Джон Блумфилд же, стоя буквально шагах в десяти от графа, очень внимательно наблюдал за ним. И он сумел прочитать эти сдавленные и неплохо контролируемые эмоции. Эмпатии ему было не занимать. Он отчетливо почуял, как тогда аромат смерти, когда Толстой на него надвигался, так и сейчас… настолько яркий гнев, что невольно расплылся в улыбке.
Леонтий Васильевич Дубельт же, стоял с другой стороны от трона и самым небрежным видом поглядывал на посла. Пытаясь прочитать его… его предстоящие поступки. Поэтому эта мерзкая улыбочка не ускользнула от него.
Он проследил за тем, куда Джон смотрит, и едва не чертыхнулся.
Лев внешне был спокоен.
Но что-то неуловимо злое было в этом спокойствии. Словно он сдерживается… с трудом контролируя свое раздражение…
Впрочем, к счастью, остальные офицеры эскадрона вполне радовались.
Их все устраивало.
Награда, деньги, повышения и отпуск. Особенно отпуск. А вернуться на службу они всегда успеют. Имея чин и находясь в запасе, можно было дождаться какой-нибудь войны и отправиться на нее.
Обычная практика…
Прием закончился.
Николай Павлович удалился вместе с Шамилем и переводчиком для беседы. Столичный Свет начал разбредаться и увлеченно обсуждать происшествие. Граф Толстой же, постоял с минуту молча, развернулся и решительным шагом отправился на выход. Как волшебный ледокол — перед ним все расступались.
— Что происходит? — поинтересовался граф Орлов, от которого это не укрылось.
— Не знаю. — покачал головой Леонтий Васильевич. — Он словно в бешенстве. Впервые вижу, чтобы он настолько терял самообладание.
— Разберитесь. И как можно скорее!
— Ну что вы в самом деле как дети, — улыбнулся Чернышов, который стоял совсем рядом и слышал их разговор. — Лев Николаевич расстроился оттого, что им попользовались и вышвырнули. Любой из нас так бы отреагировал. А вообще, он молодец. Хорошо держался. А как он обошелся с нашим милым Джоном⁈ А⁈ У-у-у! Проказник.
— Я боюсь, чтобы он сгоряча дров не наломал. Молодой еще. — тихо буркнул Дубельт.
— Чего вы сегодня такие скучные? — хохотнул военный министр. — Наслаждайтесь моментом.
— Признайтесь, вы снова на него злитесь?
— А вы знаете, нет. Он мне наоборот — нравится. Я в нем вижу себя в дни моей юности. И все это хорошая проверка. Давайте просто подождем и посмотрим, что он будет делать?..
[1] С 1820 года между Москвой и Санкт-Петербургом ходили рейсы дилижансов, пробегая между городами за 4–5 суток. С 1833 года по шоссированной дороге (макадаму), что позволило сократить время в пути до 3 суток.
[2] Кто получил «Егория» за майский бой теперь имел в случае службы прибавку в ⅔ от жалования. В случае продолжения службы.
Часть 3
Глава 1 // Философский бульон
— Кому вы парите мозги, Козюльский⁈ Эти русские… Из-за острова на стрежень, на простор речной волны!
— Не мешайте, не мешайте, пусть поет. Пусть допоет всю песню до конца!
К/ф «Ширли-Мырли»
Глава 1
1847, январь, 1. Санкт-Петербург
Николай Павлович стоял у окна в приподнятом настроении и наблюдал за тем, как идет снег. Большими такими хлопьями, медленно кружась и оседая. Недавно отпраздновали Рождество. Теперь вот — новый год наступил. Его практически не отмечали, но все же ель была наряжена и небольшое семейное торжество накануне грело его душу. Да и погода радовала.
Чистый, белый снег.
Все вокруг было им покрыто…
В дверь постучали.
— Кто там? Войдите. — ответил император довольно радостным голосом.
— Ваше Императорское Величество, все уже пришли.
— Зови.
Государь обернулся и вышел вперед.
Весь его кабинет делился на две, почти равные части. Ближе к двери — что-то вроде общей территории с диванами и небольшими декоративными столиками. Обычно здесь и располагались посетители. Ближе к окнам — приватная зона, в которую обычно проходили только особо приближенные люди. И то — не всегда.
Дверь распахнулась шире, и в нее вошел «малый совет». Разве что вместо почившего Меншикова тут оказался Лазарев. Тот самый Михаил Петрович, который к этому времени много «рулил» и весьма неплохо Черноморским флотом. Вот — повысили до морского министра. Хотя, конечно, император сделал это скорее от отчаяния, немало удивив Свет.
Выбор-то у него имелся небольшой.
Все, кого он сам хотел бы и считал дельными людьми, оказались замараны в сотрудничестве с англичанами. А Лазарев — нет. Более того, в украденных у британского посла документах, прямо говорилось, что к нему никак не могут подобрать подход.
Это подкупило и окончательно качнуло чашу весов в сторону адмирала. После всей этой грустной истории с Меншиковым, меньше всего Николай Павлович хотел видеть подле себя предателей.
Лазарев же… хм…
Репутацию он имел чрезвычайно упрямого и принципиального дворянина, верного слову в любых обстоятельствах. Сказал — сделает. Любой ценой. Даже если для этого придется погибнуть. При этом не консерватор и не ретроград, а решительный инноватор, старавшийся модернизировать и улучшить все, связанное с флотом, не сходя при этом с ума в припадках радикализме. Ему было дело до всего: от внедрения паровых кораблей до усовершенствования обучения моряков. Учил моряков грамоте. Запрещал
