Инженер Петра Великого 7 - Виктор Гросов

Даже если я переживу удар о землю, что почти невероятно, меня ждут враги. Плен — в лучшем случае. В худшем — быстрая смерть от ятагана, как только они поймут, кем я могу оказаться.

Земля приближалась с пугающей скоростью, уже проступали отдельные деревья, контуры холмов. Последняя мысль, ввинтившаяся в мозги за мгновение до того, как гондола с оглушительным грохотом врезалась в склон оврага, была лишена всякой надежды.

Я переоценил свою машину и, кажется, недооценил законы физики.

Глава 17

Грохот, скрежет и сухой треск ивовых прутьев, ломающихся под чудовищной тяжестью, — последнее, что зафиксировало сознание, прежде чем утонуть в вязкой, непроглядной тьме. А возвращение было неприятным. Боль пропитала каждую клетку и мускул, заставляя их вопить в унисон. Сплюнув густую слюну, я ощутил на языке крошки грязи, с привкусом собственной крови. Воздух был пропитанным едким запахом горелой смолы и спирта.

Кое-как разлепив веки, я уставился в серое, безразличное предрассветное небо. Оно давило своей безграничной пустотой. Первая мысль — донельзя простая и оттого почти радостная: жив. Вторая, пришедшая следом, была уже продуктом работы инженера, а не инстинкта: как?

Заставив себя сесть, я застонал. Голова раскалывалась, левый бок превратился в сплошной синяк, а правое плечо горело огнем. Беглый осмотр подтвердил: одежда в клочьях, на руках и лице ссадины, но кости, кажется, на месте. Игнорируя боль, мозг уже с холодной отстраненностью выстраивал картину крушения, пытаясь ответить на главный вопрос: почему я все еще жив? Смерть была неминуема, однако что-то пошло не так. Во-первых, остатки огромного купола. Даже охваченные огнем, они не схлопнулись мгновенно, а сработали как рваный парашют, замедлив падение. Во-вторых, гондола. Гениальная конструкция Дюпре из гибких ивовых прутьев с вантовой системой крепления приняла основной удар на себя. Она не разлетелась в щепки, а деформировалась, скрутилась, погасив чудовищную кинетическую энергию, прежде чем выбросить меня наружу. И в-третьих, земля. Мягкая, размокшая глина весеннего оврага, заключившая мое тело в податливые объятия. Инженерный расчет, помноженный на слепую удачу. Вот что спасло мне жизнь.

С трудом поднявшись на ноги, я оперся на торчащий из грязи кусок обшивки. В нескольких десятках шагов от меня догорало то, что еще недавно было «Катриной». Огромный, бесформенный остов из обугленных жердей и тлеющей ткани изрыгал в небо клубы черного дыма. Пламя лениво облизывало остатки просмоленной оболочки, освещая сцену моего фиаско оранжевым светом. Величественное и до боли удручающее зрелище.

Внезапно кожу обожгло десятками взглядов. Из полумрака, бесшумно, словно призраки, начали материализовываться фигуры. Они выходили из темноты, постепенно смыкая кольцо. Высокие белые тюрбаны янычар, синие суконные куртки, широкие шаровары, заправленные в мягкие сафьяновые сапоги. В неверном свете пламени тускло поблескивали кривые ятаганы и длинные стволы мушкетов. Эта слаженность и отсутствие суеты делали их появление еще более зловещим.

Из их рядов вышел коренастый, широкоплечий мужчина с седыми усами и глубоким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. На поясе у него висел богато украшенный ятаган с рукоятью из слоновой кости. Ага. Без сомнения, их предводитель. Остановившись в нескольких шагах, он окинул меня цепким взглядом с ног до головы, затем перевел его на догорающие обломки.

— Шайтан-инженер… — хрипло произнес он с тяжелым акцентом. — Так вот ты какой. Небесный огонь погас. Твои ифриты тебя оставили.

Он констатировал факт, упиваясь моментом своего триумфа.

— Ты принес смерть многим правоверным, гяур. Осквернил наше небо своим колдовством. Но Аллах велик, и он отдал тебя в наши руки, чтобы мы свершили правосудие.

Ага шагнул вперед, и его люди напряглись, готовые в любой миг броситься.

— За твое нечестивое ремесло тебя ждет достойная награда. Тебя, собака, ждет четыре кола. Мы будем сдирать с тебя кожу медленно, полосу за полосой, чтобы ты молил о смерти. А потом твое тело разорвут на части, и вороны будут клевать твое сердце. Таков закон для тех, кто воюет с помощью джиннов.

Будничный тон делал слова страшнее. В его мире, полном знамений и воли Всевышнего, я был вражеским офицером — воплощением зла, еретиком, чье уничтожение — богоугодное дело, священный долг воина-гази.

Рука сама, почти без моего участия, скользнула под остатки мундира и нащупала металл дерринджера. Мое оружие последнего шанса. В голове — ни страха, ни отчаяния, только одна-единственная мысль: забрать с собой хотя бы этого.

Медленно, не делая резких движений, я вытащил руку с зажатым в ней маленьким, почти игрушечным пистолетом. Не целясь в грудь или голову, я поднял его так, чтобы ствол смотрел аге прямо в глаза.

Янычары попятились. Ага на мгновение осекся, его уверенная речь захлебнулась. Он смотрел то на крошечное отверстие ствола, то мне в лицо, пытаясь прочесть там хоть что-то. Я же ощущал холодное спокойствие человека, уже принявшего смерть и готового забрать с собой еще одну жизнь.

— Брось свою игрушку, шайтан! — рявкнул он, приходя в себя, однако произнес он это как-то неуверенно. Вперед он не двинулся.

— Эта «игрушка», ага, отправит тебя прямиком к гуриям, прежде чем твои люди успеют моргнуть, — устало ответил я. Язык слушался, хотя все тело кричало от боли. — А теперь давай поговорим как воины, а не как палач и его жертва.

Он непонимающе нахмурился, силясь уловить, куда я клоню.

— Подумай сам, — продолжил я, чуть опустив ствол в знак готовности к диалогу. — Я в твоих руках. Можешь казнить меня здесь и сейчас, и о твоей славной победе над безоружным колдуном через неделю никто и не вспомнит. А можешь доставить меня к своему повелителю. Живым. Представь, какой это будет дар — живой шайтан-инженер, что сжег ставку Великого Визиря. Мои секреты стоят больше жизней тысячи таких, как ты.

В его глазах промелькнул интерес. Я метил в прагматизм и амбиции. Доставить такой трофей — это слава, чины, золото, влияние. Возможность возвыситься.

— Вам нужен я живым, — надавил я. — Иначе ты бы уже отдал приказ. Но твои люди меня боятся. Они видят во мне джинна, а не человека. Позволишь им растерзать меня — покажешь свою слабость. Покажешь, что тоже боишься. А вот если возьмешь меня в почетный плен, как равного, как офицера, то докажешь всем, что их ага не боится ни шайтанов, ни их колдовства. Что для него я — лишь ценная добыча.

Я протягивал ему идеальное оправдание и способ укрепить