Железный лев. Том 2. Юношество - Михаил Алексеевич Ланцов
— Так-так, — покивал Николай. — Дельно-дельно. Перешел в контрнаступление на правом фланге, отразил попытку сбития и метким огнем вынудил горцев отступить. Значит, новое оружие себя показало.
— Хорошо показало Государь. Просто отлично. — кивнул Дубельт. — Если бы его не имелось — эскадрон там могли весь истребить. К слову сказать, ни одного из охотников опытовой команды никак не наградили. Хотя они, наравне со Львом Николаевичем бой и выиграли своим метким огнем и мужеством.
— Ну… — как-то растерялся император. — Совсем не наградили?
— Они же не входят в штатное расписание полка. Их словно бы там и не было.
— Распорядитесь выдать им всем по Анне.
— Четвертой степени?
— Разумеется. Так… Я правильно понял, что граф хочет эскадрон вооружить своим оружием?
— Да. Причем за свой счет.
— Хватит! Дался вам этот «за свой счет»? Оружие за свой счет, военно-полевую дорогу за свой счет… Что за вздор⁈ Этот мальчишка считает, что казна в настолько бедственном положении?
— Государь, — подался вперед Дубельт. — Вы неверно поняли. Он бескорыстно старается на благо державы и считает постыдным спрашивать деньги казны на такие опыты. Если бы своих денег не было — спросил бы, а так — стыдится.
— Вот как? Никогда бы не подумал, что ЭТОТ человек чего-то стыдится. Кстати, почему эта дорога так странно называется?
— Исходя из чертежей, которые он прислал, это дорога самой узкой колеи — двадцать дюймов[1]. Собирается из секций, отлитых целиков, на вид словно куски лестницы. По его задумке их можно будет быстро собирать, прокладывая до пяти и более верст в сутки. А потом по этой дороге возя конными упряжками составы из трех-пяти фургонов пудов по сто каждый[2].
— И для чего такое вообще нужно?
— Государь, — произнес граф Орлов, — если бы мы имели возможность развернуть от линии до Анди подобную линию в Даргинском походе, то все бы сложилось совсем иначе.
— Вы думаете?
— Совершенно точно. Снабжение по ней многократно проще и быстрее осуществлять, чем вьюками. Лев Николаевич, кстати, эти измышления подкрепил своими расчетами. Кроме того, в добавок к таким дорогам, он предложил вести на Кавказе наступление с помощью башен Мартелло[3], столь популярных в Британской империи и их бывших североамериканских колониях. Все эскизы и расчеты в папке.
— Что за вздор⁈ Насколько я знаю, эти башни применяются для обороны побережья.
— Так и есть, Государь. — включился Дубельт. — Но расчеты этого молодого человека показывают их чрезвычайную полезность на Кавказе. Даже одна такая башня с крохотным гарнизоном при одном полупудовом «Единороге» способен сделать совершенно непроходимым для вражеских отрядов практически любое ущелье. Через что совершенно парализовать их перемещение отрядами.
— Но они дороги!
— Не очень и легко отбиваются через сильную экономию в содержании. Людей-то в них мало…
Николай Павлович потупился, думая.
— А где Чернышов? — вдруг спросил он.
— Государь, — несколько удивился Дубельт. — Вы ведь его сами в Финляндию отправили.
— Я⁈
— Да. — хором произнес и Орлов, и Дубельт. — Мы ведь хотели селить резервистов многих полков в городах Польши и Финляндии, а с этим возникли проблемы. Вы и отправился лично на все взглянуть.
— А… совсем из головы вылетело. А он что думает по этому поводу? Вы спрашивали?
— Ему все равно.
— Как все равно?
— Он сказал, что ему есть чем заняться, а это чтобы мы сами решали. По всей видимости, Александр Иванович в бешенстве из-за того, что граф Толстой нам написал, а не по военному ведомству…
Император лишь покачал головой. Ловко его старый друг отмахнулся от проблемы. Может, и ему так же?
— А вы чего об этом графе хлопочете⁈ — рявкнул Николай Павлович. — Вы кому служите? Мне или ему⁈
— Вам, Государь! — щелкнув каблуками, доложись оба.
— Вот и смотрите у меня! А теперь, кругом! Шагом марш! И чтобы я больше не слышал от вас про Толстого. Сегодня…
Они вышли.
Император же перекрестился на образа, попросив прощение за малодушие. Поцеловал крестик. И сел за стол.
Громко тикали часы.
Не хотелось ничего. Вообще. Вся та каша, которую завертели вокруг него, императора раздражала чрезвычайно. Он уже пожалел, что поддался на уговоры и позволил сжечь английское посольство.
Еще год назад ему такое даже в голову не пришло бы.
А теперь — вот.
Понятное дело, что он не приказывал, а просто закрыл глаза. Но все равно. Нечистоплотно это все. Грязно. Слишком грязно. И оттого, на его душе было противно, мерзко, нечисто. А исповедаться опасался. После тех документов, которые компрометировали Меншикова и массу других людей, в том числе часть высокопоставленных священников, он боялся доверять хоть кому-то.
Такая измена!
Такое предательство!
И не наказать никого по существу. Максимум — в отставку отправить. Слишком уж они были крепко завязаны на банк HoopCo. а также торговлю с Великобританией. Как же тяжко…
Николай Павлович вздохнул и, взяв колокольчик, позвонил в него.
Тут же заглянул услужливый секретарь.
— Леонтий Васильевич и Алексей Федорович ушли?
— Так точно, Ваше императорское величество.
— И как выглядели?
— Встревоженными и подавленными.
— Пошли за ними.
— Слушаюсь!
— И Клеймихеля.
— Ваше императорское величество? — растерянно произнес секретарь.
— Ах да… — буркнул Николай I, словно укусив лимон.
Этого услужливого и исполнительного человека он сам же и велел снять с должности в числе самых первых. Сразу после того, как было принято решение по Меншикову.
И Петр Андреевич бы последовал за Александром Сергеевичем на Соловки для богомолья. Очень уж он отличился. Включая прямой саботаж. Но дети[4]… Дубельт предлагал самого Петра «отправить на богомолье», а супруге его пожаловать что-то из имущества покойного Меншикова. На прокорм.
Однако император не решился.
Просто отправил его в отставку с распоряжением жить в их имении под Белгородом. Сообразил, мерзавец, за что получил. По лицу было видно. Сразу такая гамма чувств. Однако взял себя в руки и с удивительной решительностью выполнил порученное. Видимо, рассчитывая на то, что Николая Павловича спустя некоторое время отпустит…
— Ваше императорское величество? — снова растерянно произнес секретарь. — Так кого мне позвать?
— Знаешь… а не спешите. Пошлите поглядеть, уехал ли Леонтий Васильевич. И если
