Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов
* * *
Внедрение шло со скрипом, сравнимым разве что со скрежетом несмазанной телеги.
В первый же день выяснилось, что писать умеют трое, читать — пятеро, а ставить крестик там, где нужно, — все, но с большой неохотой. Вечерняя процедура сдачи инструмента и взвешивания затянулась на час. Мужики ворчали, матерились сквозь зубы, но подписывались.
Я видел их взгляды. Косые, настороженные. Атмосфера братства дала трещину. Но я знал — это временно. Порядок всегда сначала вызывает отторжение, а потом становится привычкой.
Вечером, когда лагерь затих, я позвал Игната.
Он зашёл, присел на лавку, положил винтовку на колени. Вид у него был усталый.
— Народ бурчит, — сообщил он без предисловий. — Говорят, барином стал Петрович. Бумажки развёл, как в канцелярии.
— Пусть бурчат. Главное, чтоб не воровали.
— Думаешь, воруют? — Игнат нахмурился.
— Знаю. По мелочи, но тащат. Игнат, мне нужна твоя помощь.
— Кого побить?
— Никого. Пока. — Улыбнулся я его готовности. — Мне нужна служба безопасности. Внутренняя.
Игнат удивлённо вскинул бровь.
— Это как жандармы, что ли?
— Вроде того. Но умнее. Ты своих «волков» знаешь лучше меня. Отбери двоих-троих. Самых глазастых. И самых… молчаливых. Пусть смотрят. Не за лесом, не за дорогой. За своими пусть смотрят.
Игнат поморщился, как от зубной боли.
— Стукачей разводить предлагаешь? Не по-людски это, командир. В артели так не принято.
— А крысятничать у своих принято? — жёстко спросил я. — Когда мы тут кровью харкаем, чтобы на оружие заработать, а кто-то песочек в сапог сыплет — это по-людски?
Игнат промолчал, глядя в пол. Он был солдатом, он понимал дисциплину. Но шпионские игры были ему противны.
— Я не прошу, чтобы они доносили, кто сколько самогона выпил или кто про кого анекдот рассказал, — смягчил я тон. — Мне нужно знать, если кто-то начнёт ныкать золото. Или сговариваться. Или если вдруг у кого-то появятся лишние деньги, которых быть не должно. Просто наблюдение. Тихое, незаметное.
— Ладно, — вздохнул он. — Есть у меня пара ребят из пластунов. Они умеют видеть и не отсвечивать. Поговорю.
— И ещё, Игнат. Сами проверки. Ты должен быть на взвешивании всегда. Смотри не на весы, смотри на руки. На глаза. Кто нервничает, кто суетится. Вор всегда себя выдаст, если знать, куда смотреть.
* * *
Система дала первый результат через три дня. И результат этот был неприятным, как удар под дых.
Мы проводили вечерний съём с бутары. Золота было меньше обычного — пласт истощался, да и вода начала спадать, обнажая пустую породу. Я стоял у весов, записывая показания. Рядом крутился Сенька — молодой, вертлявый парень, которого привели зимой. Он помогал счищать шлих с колоды.
— Четыре золотника и три доли, — объявил я, глядя на шкалу.
Игнат, стоявший чуть в стороне, вдруг шагнул вперёд.
— А ну-ка, Сенька, покажи рукавицу.
Парень замер. Глаза его метнулись влево-вправо, как у пойманного зайца.
— Чего? — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. — Грязная она, Игнат Захарович. Чего на неё смотреть?
— Снимай, говорю. Правую.
Игнат не повышал голоса, но в его тоне лязгнул металл. Сенька побледнел. Медленно, очень медленно он стянул грубую кожаную верхонку.
Игнат перевернул её и вытряхнул над столом.
На доски, среди прилипшей грязи, выпал маленький, с ноготь мизинца, самородок. И щепотка золотого песка, забившаяся в шов.
В конторе повисла тишина. Мёртвая, звенящая.
— Завалилась… — просипел Сенька, отступая к стене. — Случайно, ей-богу! Я ж грёб, оно и…
— Случайно в подкладку зашитую? — Игнат пальцем поддел внутренний шов рукавицы, который был аккуратно подпорот.
Я смотрел на этот жалкий комочек золота. Граммов пять, не больше. Цена ему — копейки по сравнению с тем, что мы добываем. Но цена поступка была иной.
— Случайно, говоришь? — я подошёл к парню вплотную.
Он трясся. Он знал законы тайги. За крысятничество могли и убить. Или искалечить и выгнать в лес на съедение волкам.
— Андрей Петрович, не губи! — Сенька рухнул на колени. — Бес попутал! Хотел матери гостинец… Думал, от одного камешка не убудет!
В дверях уже толпились мужики. Весть о том, что «поймали», разлетелась мгновенно. Лица у всех были тяжёлые, злые. Воровство у своих — это плевок в душу каждому.
— В расход его! — крикнул кто-то из задних рядов. — Чтоб другим неповадно было!
— Руку отрубить!
Я поднял руку, призывая к тишине.
— Встань, — сказал я Сеньке.
Тот поднялся, размазывая сопли по грязному лицу.
— Ты украл не у меня, — громко сказал я, обращаясь ко всем. — Ты украл у артели. У Кузьмы, который спину ломает. У Михея, который чуть не погиб. У Игната, который нас охраняет. Этот самородок пошёл бы в общий котёл. А ты решил, что твоя нужда важнее общей.
Я взял самородок, бросил его на чашу весов.
— Пять граммов.
Я посмотрел на Игната. Тот ждал приказа.
— Выгнать я его не могу, — сказал я. — Вокруг люди Штольца. Это будет смертный приговор. А я не палач.
Я повернулся к Сеньке.
— За воровство назначаю штраф. В десятикратном размере. Пятьдесят граммов золота вычтем из твоей доли. Отрабатывать будешь на самых грязных работах — нужники чистить, грязь месить. До конца сезона. И под надзор. Ещё раз попадёшься — сдам уряднику, пусть на каторгу оформляет. Понял?
— Понял, Андрей Петрович! Спасибо! Век помнить буду! — закивал он, не веря своему счастью.
— А теперь — пошёл вон с глаз моих.
Когда Сенька, спотыкаясь, выбежал, я повернулся к остальным.
— Видели? Система работает. Кто ещё хочет проверить мою бухгалтерию на прочность — милости прошу. Но второй раз добрым не буду.
* * *
Случай с Сенькой стал прививкой. Болезненной, но необходимой. Ропот по поводу записей и проверок стих. Мужики поняли, что я не шучу, и что Игнат действительно видит всё.
Но одного кнута мало. Кнутом можно заставить бояться, но нельзя заставить быть честным. Нужен был пряник.
Через неделю, когда страсти улеглись, я снова собрал артель.
— Мы теряем золото, — сказал я прямо. — Не только из-за таких дураков, как Сенька. А просто потому, что глаз замыливается. Где-то просыпали, где-то недомыли, где-то мимо лотка плеснули.
Я выложил на стол новый лист бумаги.
— Вводим новое правило. Премиальные.
Слово «премия» всегда действует магически. Уши навострили даже те, кто дремал стоя.
— Если кто заметит, что инструмент неисправен и золото теряется — и доложит мне или Игнату — получает долю серебром сразу.
И, помолчав, добавил самое главное:
— И за честность тоже плачу. Если кто увидит, что товарищ его… ошибается. И руку в общий карман
