Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

Я достал из кармана записную книжку, где вёл учёт.

— Почти пуд золотого песка. Плюс восемь самородков, общим весом в фунт.

Игнат присвистнул.

— Это… это ж богатство, командир.

— Это наше будущее, — поправил я. — На эти деньги мы купим ещё оружия, наймём людей, запасёмся провизией. Будем готовы к тому, что готовит Рябов. Ну и мужикам долю заплатим.

Я повернулся к артели, которая собралась на берегу, грязная, вымотанная, но довольная.

— Спасибо, мужики! — крикнул я. — Работали, как звери! Результат отличный! Сегодня отдыхаете. Завтра — баня для всех, горячая еда, и каждому — премия. Золотом, как обещал!

Артельщики загудели, захлопали. Кто-то кинул шапку вверх, кто-то обнимал соседа.

Я спустился с берега, направляясь к конторе. Нужно было пересчитать золото, записать результаты, распределить доли.

Но главное — мы это сделали. Мы выжали из весны максимум. Теперь у нас были ресурсы для войны, которая неизбежно придёт с Рябовым и Штольцем.

Я оглянулся на реку, разлившуюся широко и мощно. Где-то там, в мутной воде, ещё лежало золото. Но оно подождёт. Подождёт, когда вода спадет.

Если мы, конечно, доживём до неё.

Глава 12

Математика — наука жестокая. Она не терпит приблизительности, не верит в «честное слово» и плевать хотела на «артельную совесть». В двадцать первом веке я привык, что цифры живут в экселевских таблицах, а складские остатки бьются до копейки благодаря сканерам штрих-кодов и камерам наблюдения. Здесь же, в девятнадцатом, моим единственным инструментом были весы, счёты и глаза. И эти глаза мне не нравились. Точнее, мне не нравилось то, что они видели. Или «не видели».

Эйфория от «большой воды» и рекордной добычи схлынула, оставив после себя липкий осадок подозрения. Мы намыли почти пуд. Это была гора золота по местным меркам. Но когда я начал сводить дебет с кредитом, сидя в конторе при свете сальной свечи, цифры не сошлись.

Не критично. Не так, чтобы бить в набат. Но расхождение между расчётным выходом породы, который я прикидывал по пробным промывкам, и тем, что легло в тайник, составляло около трёх процентов.

Три процента. Кто-то скажет — погрешность. Кто-то скажет — уплыло с водой. Но я знал другое. Золото — металл тяжёлый, но у него есть удивительное свойство прилипать. К рукам, к подкладке карманов, к голенищам сапог, к волосам.

С ростом добычи вырос и соблазн. Одно дело — когда мыли в шурфах по крупицам, там каждый самородок был на виду, все знали, кто нашёл и когда. Другое дело — бутара. Поток мутной воды, тонны песка, суета, грохот. В этой каше незаметно смахнуть щепотку песка в рукавицу — дело секунды. А щепотка там, щепотка сям — и к концу недели у кого-то в кисете оседает моя прибыль. Прибыль, на которую я должен покупать порох и нанимать солдат, чтобы нас всех тут не перерезали.

Я отложил перо и потёр переносицу. Нужно было вводить то, что в этом времени и в этом месте считалось ересью похлеще моих «дьявольских машин». Бюрократию.

* * *

Утро началось не с молитвы и не с завтрака, а с построения. Я приказал вынести из конторы стол и поставил на него свои аптекарские весы — точные, с набором крошечных гирек. Рядом положил толстую амбарную книгу, которую привёз Игнат из последней поездки.

Мужики переминались с ноги на ногу, хмуро поглядывая на этот натюрморт. Они ждали раздачи работ, а не лекции по бухучёту.

— С сегодняшнего дня, — начал я, и голос мой звучал сухо, как треск ломающейся ветки, — мы меняем порядок работы.

По рядам прошёл ропот.

— Какой ещё порядок, Петрович? — подал голос Федька, вечно недовольный любыми переменами. — Вроде и так золото прёт, чего мудрить-то?

— Того мудрить, — отрезал я, — что золото любит счёт. А у нас счёта нет. Есть бардак.

Я открыл амбарную книгу. Разлинованные страницы были девственно чисты. Пока.

— Вводим журнал учёта. Ежедневный. Каждая бригада, — я ткнул пальцем в Михея, потом в Кузьму, — перед началом смены получает инструмент под роспись. Лопаты, кайла, лотки. Вечером — сдаёт. Сломали — пишем акт, почему сломали. Потеряли — вычитаем из доли.

— Да ты чё, Петрович⁈ — возмутился Сенька. — Мы ж не каторжане! Чё нас, как воров, проверять? Лопату записать… Смех да и только!

— Не как воров, — спокойно возразил я. — А как хозяев. У хорошего хозяина каждый гвоздь на счету. А мы тут не в бирюльки играем. Железо денег стоит. Доставка — ещё дороже.

Я сделал паузу, давая словам осесть.

— Но это мелочи. Главное — золото. Теперь так: съём с колоды делаем не раз в день, а дважды. В обед и вечером. При съёме присутствуют: старший бригады, я или Игнат, и один сменный от артели — каждый день новый, по жребию. Взвешиваем сразу, на месте. Записываем вес в книгу. Подписываемся втроём.

Тишина стала тяжёлой. Мужики переглядывались. Им это не нравилось. Ох как не нравилось. Для них артель была семьёй, вольницей, где всё строилось на доверии и «честном купеческом». А я превращал их в винтики механизма, опутанного бумажками.

— Не доверяешь, значит? — глухо спросил Егор, бывший егерь. Он смотрел на меня прямо, без злобы, но с обидой. — Мы с тобой, Петрович, с самого начала. В грязи вместе, в бою вместе. А теперь — под роспись?

Это был опасный момент. Если сейчас передавить — обидятся, замкнутся. Если дать слабину — растащат всё по карманам.

— Доверяю, Егор, — сказал я, глядя ему в глаза. — Жизнь свою доверяю. Спиной к тебе в бою встану. Но золото — это не жизнь. Золото — это бес. Оно и святого попутает. Сегодня ты честный, завтра честный, а послезавтра бес шепнёт: «Возьми чуток, никто не заметит, у тебя дети голодные». И рука сама потянется.

Я обвёл взглядом строй.

— Эта книга, — я хлопнул ладонью по переплёту, — не для того, чтобы вас в воровстве уличить. А для того, чтобы беса отогнать. Когда знаешь, что каждый грамм записан и проверен тремя людьми — соблазна меньше. Это я не против вас делаю. Это я для вас делаю. Чтобы потом, при дележе, когда каждому долю его выдавать буду, никто не сказал, что его обделили. Что в книге — то и на столе.

Ропот стих, сменившись задумчивым шарканьем сапог. Логика «чтобы не обделили» им была понятна. Справедливость — штука такая, её все любят, особенно когда она касается собственного кармана.

— И ещё, — добавил я. — Вводим проверку. Выборочную. На выходе с