Инженер Петра Великого 7 - Виктор Гросов

время на обдумывание. Он хочет сломить волю, чтобы мы сдались сами (моя «гибель» наверняка не дала бы и шанса на иной исход). Такая победа будет для турков куда более красивой и выгодной. И эта его самоуверенность, стремление к славе было самым ценным, который они могли мне сделать. Они дарили мне время. Часов десять-двенадцать. По меркам инженера, загнанного в угол, — целая вечность.

Я позволил плечам опуститься, изображая на лице всю скорбь и растерянность мира.

— Передай своему бею… — я сделал паузу. — Передай, что мы подумаем.

Парламентер удовлетворенно усмехнулся и, развернув коня, удалился. Дубов посмотрел на меня с недоумением.

— Подумаем, ваше благородие? Да что тут думать! Они нас в мешок зашили!

— Верно, Дубов. Зашили. — Я выпрямился. — И теперь они спустятся в этот мешок, чтобы нас оттуда достать.

Я не ошибся. Едва парламентер вернулся, в турецком лагере началось движение. Уверенный, что русские сломлены и готовы к сдаче, Аслан-бей начал готовиться к финальному акту — триумфальному пленению. Вести эффективный огонь со скал по укрывшимся у подножия врагам было неудобно. Чтобы провести зачистку и поддержать штурм картечью, требовалось подойти вплотную. По склонам ущелья, скрипя колесами и звеня сбруей, турки начали передислоцировать легкие пушки. За ними плотными отрядами шли лучшие янычарские роты.

Из донесения моих лазутчиком я узнал, что впереди, на западе около 5–7 тысяч янычар и легкой кавалерии. А сзади, закупоривали нас около двух тысяч турков. Назад, на восток пробираться бессмысленно, так как там очень тяжелый рельеф для атаки, потому там и небольшой отряд противника.

Опустившаяся на ущелье ночь принесла видимость затишья. На склонах, уверенные в скорой победе, турки жгли яркие костры; их гортанные песни и хохот, раскатываясь по долине, давили на нервы. Они уже праздновали, упиваясь своей властью над нашей судьбой, видя в нас лишь дичь в загоне. Что ж, пусть. Эта их самоуверенность и была моим главным союзником.

В нашем же лагере, укрытом в тени скал, царила совсем иная атмосфера. Ни песен, ни смеха — приглушенные команды, скрип лопат да глухие удары топоров. Под маской апатии, под прикрытием бессмысленных переговоров кипела самая безумная стройка в моей жизни.

В самой большой из пещер я собрал своих офицеров. На расстеленном прямо на земле куске пергамента был грубый чертеж, от которого у видавших виды вояк глаза полезли на лоб.

— Господа, — начал я без предисловий, мой голос отдался эхом от каменных сводов. — Забудьте о прорыве и обороне. Мы не станем ни бежать, ни отсиживаться. Мы нанесем ответный удар. Такой, после которого у Аслан-бея не останется ни армии, ни желания воевать.

Ткнув пальцем в чертеж, я продолжил:

— Мы превратим это ущелье в ствол гигантской пушки. Стрелять она будет огнем. Цель — основная группировка на западе. Наша задача — уничтожить их. Полностью.

Они пытались осознать масштаб замысла. На их лицах явно читалось недоверие, я бы даже сказал — ошеломление. После Азова они были готовы к любым моим фокусам, но это превосходило все.

— Но как же, ваше благородие? — подал голос Разин вглядываясь в чертеж. — Таким огнем и нас самих накроет.

— Верно, капитан. Накроет, если не построить защиту. — Мой уголек прочертил на земле новую линию. — Работаем по трем направлениям. Немедленно. И одновременно.

Первым делом — собственное выживание. Взрыв такой силы неминуемо создаст чудовищную обратную ударную волну. Требовалось нечто, способное погасить и рассеять этот удар.

— Всех, кто может держать лопату, — на земляные работы! — скомандовал я. — Перед нашими позициями, поперек ущелья, возводим вал! Благо почва не сильно каменистая под ногами. Строим стену из земли и камня. Высотой в два человеческих роста, толщиной — сколько успеем.

Для турок это выглядело логично: русские в отчаянии строят последний рубеж обороны. Однако я строил волнолом — массивный траверс, который должен был принять на себя и погасить отраженную энергию взрыва. Одновременно другая группа солдат углубляла и укрепляла боковые, перпендикулярные ущелью расщелины — наши спасительные «карманы», куда должна была уйти основная часть отряда в час «Х». Ударная волна, идущая по прямой, пронесется мимо.

Вторая, самая сложная и ответственная задача, — создание эдакого «поршня». Глубокой ночью, самые ловкие солдаты, рискуя сорваться, вскарабкались на скалу и сняли остатки оболочки «Вознесения». Огромное, просмоленное полотнище перетащили на ровную площадку — оно стало основой.

— Жерди, канаты, бронелисты! Все, что есть! — мой голос разносился по лагерю.

С лихорадочной скоростью мы принялись создавать гибридное инженерное сооружение, вклинивая его враспор между скальными выступами. Центральным силовым ядром стал «крест», собранный из снятых с уцелевшего борта «Лешего» бронелистов и кусков рамы. К этому металлическому сердцу прикрепили самые толстые канаты, натянутые с помощью импровизированных воротов. Лишь затем всю конструкцию обвязали жердями для придания объема, и на этот скелет натянули ткань.

— Глину! Воду! Шерсть! — командовал я дальше.

Начался самый грязный этап. Если глина и песок в ущелье имелось, то с водой была совсем беда — пришлось использовать почти все питьевые запасы. Солдаты месили ногами липкую глину, смешивая ее с водой, песком и рубленной шерстью из распоротой одежды и конских попон. Шерстяные волокна должны были сработать как современная фибра, армируя глину и не давая ей трескаться. Этим густым, тяжелым раствором мы, слой за слоем, покрывали всю поверхность ткани, превращая нашу конструкцию в уродливую, но монолитную глинобитную стену-мембрану, слегка вогнутую в сторону востока для фокусировки будущего взрыва.

Наблюдавший за этой работой Анри Дюпре, не выдержал.

— Мсье, это… это гениально в своем варварстве, — произнес он. — Вы создаете очень необычный материал, очень эффективный, смею предполагать. Глина даст массу и огнеупорность, а каркас — жесткость. Но давление… Оно ее разорвет.

— Не разорвет, Анри, — ответил я, не отрываясь от работы. — Она не должна его держать. Она должна его толкнуть. — не думаю, что он поймет принцип действии поршня. — У нее будет только одно действие. Но его хватит.

Третьим направлением стал сам боеприпас. Сердцем адского устройства послужил второй паровой котел «Лешего». Вокруг него, внутри искорёженного двигательного отсека, мы создавали слоеную начинку. В центр, к самому котлу, — самое калорийное и легковоспламеняющееся: весь наш запас спирта и топленого сала. По краям — более медленно горящее, но дающее массу и температуру: угольная пыль, смешанная с селитрой, и бочки со смолой. Это был вулкан, который должен был проснуться по