Дух экстаза - Greko

Каково же было мое удивление, когда я увидел, что Джесси Ливермору, еще не Великому Медведю, а всего лишь Юному Хвату, меньше тридцати, а на вид и того не дашь — тощий юнец в круглых очочках. И этого невзрачного человека назовут величайшим в истории биржевым трейдером? Впрочем, репутацией он уже обладал солидной, судя по реакции клерка. У меня были на него наполеоновские планы, но брокер меня обломал. Если Джесси убежденный одиночка, как же нам удастся скооперироваться в октябре следующего года, когда настанет час Х? Недаром я так рвался в Нью-Йорк. Задача, видевшаяся из Москвы простой и ясной, совсем не так легко решаема. Я сильно сомневался, что смогу освоить азы современной биржевой торговли, в которой ни в зуб ногой.

— Хэллоу, мистер Найнс, — обратился ко мне Ливермор, приятно удивленный, что о нем знают в «самой Москве». — Если нам есть, о чем потолковать, я бы предпочел это сделать в воскресенье.

— Хелоу, мистер Ливермор! — я с жаром потряс его руку. — Готов угостить вас обедом. Но прежде мне нужно бросить со своими компаньонами где-нибудь кости. Что-то посоветуете?

— Ха, смотрю, вы человек с юмором. Не ожидал от англичанина.

— Я русский с британским паспортом.

— Правда? Ну что ж, тем интереснее будет с вами пообщаться. Езжайте в отель «Бельклер» на углу Бродвея и 77-й улицы, если располагаете финансами. Самая современная гостиница и Централ парк под рукой. Я навещу вас там в два пополудни в воскресенье. Прекрасное время для ланча.

После посещения брокерской конторы и ознакомления с состоянием наших финансовых дел, я в полной мере ощутил, что мы не стеснены в средствах и можем многое себе позволить. Например, выбрать приличный райончик для проживания — подальше от портовых доков, или от нижнего Ист-сайда, этого еврейского города в городе, или от будущего гнезда итальянской мафии в кварталах вдоль всей Малберри-стрит. Предложение Джесси меня полностью устраивало. Распрощавшись с ним и клерком, вернулся в порт, протолкался сквозь толпу наконец-то добравшихся до берега пассажиров 3-го класса к тому месту, где оставил парней с багажом. Забрал их и снова в путь.

«Бельклер» внушал! Высокое красивое десятиэтажное здание с закругленным внешним углом, огромная лаунж-зона, разделенная на пять частей, вышколенный персонал, лифт с мальчиками-лифтерами вполне себе зрелого возраста и… вещи постояльца в главном холле, которого бесцеремонно выставляли из отеля на ночь глядя.

— Я всемирно известный писатель! Вы пожалеете! Я ославлю вас во всех газетах! — разорялся на чистом русском языке здоровенный усатый мужик с зачесанными назад волосами.

Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в его чертах. Приглядевшись, я узнал в нем Максима Горького! Мазнул взглядом его спутницу, черноглазую молодящуюся даму со следами увядания на лице.[5] И… отвернулся, чтобы проследовать к стойке регистрации. Мне было недосуг знакомиться со знаменитостью, охать и ахать «какие люди!» — свои бы проблемы решить. А ну как не заселят Изю и Осю, увидев их еврейские документы или придя в ужас от золотозубой улыбки Джо? Вон, самого буревестника революции выставили за порог!

Не прогнали. Ознакомившись с нашими британскими паспортами, широко разулыбались:

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, господин Найнс и господа Блюм!

Я сунул пальцы в карман жилета за часами, чтобы зафиксировать для истории торжественную минуту. Недорогого «Лонжина», купленного мной еще в Москве, не было. Сперли! Ну, здравствуй, Америка!

Трёхкомнатный апарт на восьмом этаже особого впечатления не произвел. Я уж размечтался, что, выбрав номер второй ценовой категории, пять долларов в сутки, получу что-то огромное, как в фильмах про сладкую жизнь американской элиты. Не тут-то было. Все достаточно скромно. Никаких тебе роскошных цветочных композиций или шампанского в ведерке как комплимент от отеля. На всем экономят, буржуи проклятые. А ведь пять баксов — немалые деньги, недельная зарплата рядового клерка из конторы Хардинга!

«Сдается мне, что здесь с нас будут драть добытый тяжкими разбойными трудами цент за любую мелочь. В номере особо не рассидишься. Расчет на времяпровождение постояльцев в лаунж-зоне. Там тебе и бары, и рестораны, и магазинчики, и телефон. И везде плати!»

Возможно, пропажа часов или общая усталость вызвали у меня неконтролируемый приступ желчи, выразившийся в следующем уроке, который я преподал своим спутникам.

— Отправитесь в город на разведку, почаще улыбайтесь, здесь так принято, — глянул на Джо и тут же поправился, — Ося! Забудь. Тебе лучше в улыбке не щериться. С планом города разберетесь — тут все просто, для понаехавших со всех стран мира. Авеню идут с севера на юг, перпендикуляром к ним — улицы. И все под номерами, чтобы бестолочи, вроде вас, могли разобраться. Но главное не это. Нам не нужно стремиться сдать нью-йоркский экзамен — мы тут проездом. Найдите себе занятие по душе на год-полтора. Но не поддавайтесь искушению. Сперва вам покажется, что город потрафляет любому, были бы деньги, невзирая на социальное положение. Опасное заблуждение. У города есть лишь одна задача — избавить вас от этих денег законным и незаконным способами. Часики у меня уже увели. То ли еще будет!

И парни убедились в моей правоте в первые же дни после приезда, как и в том, что люди в Нью-Йорке похожи на марионеток, а тот, кто дергает их за веревочки — это деньги и еще раз деньги. Здесь не собиралась, как в Москве, толпа, чтобы поглазеть на бесплатное зрелище. Горожанам некогда, они крутились как чертик Адель с Вербного базара. Если же хотели посмотреть на пожар и оценить работу пожарных, то отправлялись на Кони-Айленд — там был и такой аттракцион.

Кони-Айленд! Братья Блюм там, в этом Диснейленде начала столетия, зависли надолго. Каждый день туда шастали, тем более что могли найти в нем развлечения на любой вкус. И «русские» горки, и живого слона, и синематограф.

О, кино их покорило, захватило с головой. Особенно Изю. Он даже ни разу не заикнулся о посещении еврейского квартала. Как ни странно, к соотечественникам был совершенно равнодушен. Прожив долгие годы в зарядьевской многонациональной трущобе, где кого только ни было — от русских мужиков в лаптях до перса в халате, Айзек Блюм превратился в отщепенца. Субботе он предпочитал воскресенье и уважал свиные ребрышки, а также жареную ветчину, которую в местном общепите традиционно подавали по воскресеньям. Куда ему с таким-то подходом в объятья сионистов?

Что же касается доморощенного «еврея» Джо, то он в своих