Меткий стрелок. Том III - Алексей Викторович Вязовский
На ста тысячах торги немного застопорились, участники начали переглядываться. Все умели считать деньги. Если золота в самородке на тридцать тысяч, а нужно выложить уже сто…
— Кто даст сто пять? — поинтересовался аукционист. Шаг торгов был пять тысяч.
Вдруг, сквозь толпу, я увидел, как к Гуггенхайму пробирается один из его людей. Его лицо было бледным, глаза расширены от волнения. Он наклонился к магнату и что-то быстро зашептал ему на ухо. Я видел, как изменилось лицо Дэниэля. Брови его нахмурились, глаза загорелись. Он бросил взгляд на меня, вскочил, начал протискиваться через толпу.
Его стремительный уход вызвал легкий ропот в зале, но большинство были слишком поглощены торгами, чтобы обратить на это внимание.
И тут же, словно по сигналу, ко мне подбежал Артур. С мешком золота в руках.
— Итон! Посмотри!
В мешок заглянул не только я, но и все мои соседи по аукциону. Артур наклонился ко мне, начал громко шептать на ухо согласованный текст. Про Медвежий ручей, про второе Эльдорадо… Я тут же вскочил, попер через толпу, маша аукционисту, чтобы продолжал.
Купятся ли старатели на наш театр? Купились. Вслед за мной из зала выбежали Олаф, Скукум, еще десяток знакомых золотодобытчиков. Мы дружной толпой, переглядываясь, затрусили к причалу.
* * *
— Мистер Финнеган! — заорал я, увидев капитана на палубе «Северной Девы». — Срочно! Разводите пары!
Он посмотрел на меня с недоумением, но я не стал ничего объяснять. По берегу, из Доусона уже валила совсем неприличная толпа — слухи тут распространялись мгновенно.
Я видел, как люди Гуггенхайма, столпившиеся на палубе своего парохода, наблюдали за нами. Наверное, они недоумевали, почему мы так спешно прыгаем на борт Девы.
— Калеб! — заорал я, усиливая эффект — Полный вперед! Ручей Медвежий! Дойдешь за два часа — премия тысячи долларов. Каждому на борту!
Капитан, который явно не был в курсе моих интриг, обалдел. Но он быстро понял, что происходит нечто грандиозное. Из трубы «Девы» вырвался первый клуб черного дыма, и шхуна медленно, но уверенно начала отходить от пристани. За нами отплывали Гуггенхаймы на пузатом пароходе под скучным названием «Юкон». И они явно были «в грузе» — слишком медленно он чапал по реке. А мы то шли порожние!
За нами, словно стая голодных акул, ринулся весь город — в основном на лодках, но были и паровые шхуны и даже индейские каноэ.
«Северная Дева», хоть и не была самым быстрым судном, но благодаря опыту Финнегана и полной отдаче машинистов, пришла на ручей Медвежий первой. «Юкон» потерялся после первого часа гонки — у него была слишком низкая осадка. Остальные отстали еще больше.
Мы высадились на берег, сразу же началось столбование участков. Мои люди работали быстро и слаженно, помечая границы флажками и вбивая колья. Рядом сразу вставала вооруженная ружьями охрана. Не забалуешь!
Повалил народ. Старатели разбежались по ручью, начались крики и даже рукоприкладство. А затем начались первые промывки. Я сам, с лопатой в руках, подошел к трем раскидистым елям, возле которых, по словам Сокола, было закопано больше всего золота. Я зачерпнул песок и гравий, высыпал в таз и начал промывать. Вода смывала землю, и на дне таза блеснуло золото. Много золота. Не просто крупинки, а крупные чешуйки, небольшие самородки. Я поднял таз, чтобы все увидели.
В толпе стоял Гуггенхайм, он же первый и подошел, пожал руку.
— Поздравляю! Тут долларов на двести золота!
— Больше — уверенно ответил я
— Поражен вашей разведкой ручьев. Тут же еще прошлой осенью все обшарили до истоков.
— Слишком много ручьев и рек — обшарить при желании невозможно.
— Золото! — заорал кто-то рядом. — Найдена новая жила!
Началось настоящее безумие — журналисты, прибывшие следом за нами на своих пароходиках, установили треноги с фотоаппаратами, фиксируя каждое мгновение лихорадки. Их вспышки ослепляли, их вопросы сыпались со всех сторон, но я лишь улыбался. Лишь Джеку Лондону шепнул, что у него сто процентов будет материал для нового рассказа. Похоже, тот меня понял неправильно.
Снова появился Даниэль — на него тоже насели журналисты. После того, как он «отстрелялся», раздал интервью, я отвел его в сторону, произнес:
— Теперь, мистер Гуггенхайм, — продолжил я, — цена вопроса изменилась. Пятнадцать миллионов — это было до того, как мы обнаружили Медвежий. Теперь речь идет о двадцати миллионах. Минимум. И решайте быстрее. У меня есть и другие предложения. Чем больше найдут золота на ручье — тем больше вырастет цена.
Я кивнул в сторону толпы старателей, их глаза горели лихорадочным блеском. Гуггенхайм посмотрел на них, на меня, на золото в тазах, на вспышки фотокамер. Он понял, что промедление будет стоить ему гораздо дороже.
— Двадцать миллионов, — повторил он, словно пробуя сумму на вкус. — Мне будет трудно их собрать.
— Привлечете банки — пожал плечами я — Сами расписывали, какие дешевые у вас кредиты от Морганов и Ротшильдов.
Гуггенхайм повздыхал, еще раз прошелся по ручью. Он был извилистым, даже с небольшим водопадиком метра в два — там возились сразу семеро старателей. Наконец, магнат вернулся, произнес:
— Договорились, мистер Уайт. Сделку закроем завтра. Мне нужно переговорить с банками и получить одобрение кредитных комитетов.
Рука, которую он протянул мне, была крепкой и сухой. Моя авантюра увенчалась полным успехом.
А самородок «Оливия», символ того, что я рисковал всем, был продан на аукционе за сто восемнадцать тысяч долларов, что стало рекордом и принесло моей компании грандиозный пиар, превзойдя все ожидания. Но это было лишь малой частью той грандиозной игры, которую я только начал.
Глава 12
Прощание всегда подобно маленькой смерти, от него на душе остается лишь пустота и звонкая, невыносимая тишина. В Доусоне она прозвучала для меня особенно громко, заглушая даже шум многолюдного пира, который я закатил в последний вечер. Я сидел в салуне, за столом, на который никто из местных не смел посягать, и смотрел на лица, ставшие за эти месяцы родными. Старатели, горожане, Олаф, Джек Лондон — все были здесь, набившись в небольшой зал, пропахший виски, табаком и каким-то неуловимым запахом нового мира, который мы так старательно строили на этом суровом Севере.
Доусон гремел. Я хотел, чтобы эта ночь осталась в памяти, и, кажется, мне это удалось. Салуны были открыты, напитки лились рекой,
