Военный инженер Ермака. Книга 2 - Михаил Воронцов
— Новый самострел? — спросил сотник Иван «Шрам» Алексеев.
— Да, — ответил я.
— Лучше прежних?
— Бьет чуточку слабее, зато гораздо чаще. В избе стрелять не буду, но происходит это примерно так.
И я показал, как рычагом взводится тетива, как на место улетевшего болта становится другой, и как меняется обойма.
— На двадцать — тридцать саженей кожаный доспех или кольчугу пробьет. Если сил много, то стрелять сможешь совсем часто, а в среднем — примерно так. Раз, два, три…
Я посчитал, чтоб на каждый счет получился выстрел исходя из десяти-пятнадцати выстрелов в минуту.
— Я видел, когда испытывали. Максим не врет, — сказал Савва Болдырев.
Народ радостно завозился.
— Надо больше таких… — произнес сотник Иван «Гроза». — Вблизи это даже лучше пищали. Ее пока перезарядишь…
— Огня-то теперь татары так боятся не будут… — протянул Гаврила Ильин, и я понял, что Ермак рассказал всем о будущем использовании кучумовцами промазанной глиной войлочной одежды.
— Надо, — согласился я. — Чем больше таких, тем лучше. Но! Если Кучум придет весной (а он обязательно придет), мы, работая четырьмя кузницами день и ночь и если плотники будут заниматься только самострелами, в лучшем случае сделаем только сотню таких. Скорее всего — меньше, потому что еще много другой работы. Самострелы сложные, это не молотки и не топоры. Да оно и с топором огого сколько повозиться придется, на самом деле.
Теперь люди засопели уже не так счастливо, как минуту назад.
— Что же делать? — спросил начальник стрельцов Андрей Собакин.
Я, не отвечая на вопрос, продолжил.
— Кроме того, одними такими самострелами мы не отобьемся. Лупят они хоть и сильно да часто, но не так, как пищаль. Татары, как выясняется, на выдумку тоже хитры. От огня спасаться научились. И здесь, если они понаделают толстых щитов или чего-то такого, нам будет очень тяжело. Помните, как ночью хотели спилить рогатины? Стрелы сквозь мешки с ветками проходили очень плохо, только пищалями да пушками спаслись. Здесь — то же самое.
— Ну да, правильно, — все, включая Ермака, безрадостно закивали головами.
— Поэтому нам нужны будут и другие самострелы, коль нет пороха. Не такие быстрые, но гораздо более сильные и дальнобойные. Но чтоб их делать, тоже нужно время. Кузнецы и плотники не справятся.
Люди начали догадываться, что я к чему-то клоню, но к чему — непонятно. Во взглядах появилась настороженность.
— Что ты предлагаешь? — спросил Мещеряк.
— Надо снимать людей с прочих работ, как всегда это делали, — дал немудреный совет Гаврила Ильин. — А по-другому то как?
— Им есть чем заниматься, — огрызнулся староста Тихон Родионович. — Они, помимо прочего, еще и еду на зиму заготавливают. Если с голоду помрем, никакой Кучум будет не нужен. И так только и перекидываю. Сейчас бревна для самострелов носим, а это труд долгий и нелегкий. Люди уже еле ноги таскают.
— Правильно говорит Тихон Родионович, — произнес я, — очень правильно. Лишних рук у нас нет. Поэтому я предлагаю — всех казаков и других, со всех сотен, с охраны, с разведки, из стрельцов, всех приписать к плотникам и кузнецам, чтоб когда не в охране, не в разведке, не в походе, работали там и помогали делать себе оружие. Чтоб это было не когда Ермак Тимофеевич сказал, а постоянно, каждый день, без напоминаний.
В ответ мне сначала прозвучала тишина, а потом люди начали говорить. Каждый — разное. Один Ермак молчал и слушал. Матвей, прочем, тоже. Поначалу сделал недоуменное лицо, но потом, посмотрев на молчаливого Ермака, тоже затих.
Зато другие выражений не выбирали.
— Казаку не дело — топором плотничать, он воин, а не батрак! — возмущенно заявил Гаврила.
То же самое сказал и Иван «Гроза».
— Казак — не холоп!
Я ожидал чего-то такого, но не выдержал и вспылил.
— А я, значит, холоп и батрак, раз делаю оружие, которым только татар и победили⁈ Так, по-твоему?
Иван ничего не ответил. Его лицо стало красным от ярости, он вскочил и положил руку на рукоять ножа.
Я тоже встал, но, в отличии от него, за нож хвататься все-таки пока не стал.
— Сядьте и успокойтесь! — рявкнул Ермак, и мы сели обратно на лавки.
— Максим дело говорит, — произнес Мещеряк. — Если не будем работать, нам не выстоять.
— И что нам теперь, в охране не стоять? — удивился Лука. — Не понимаю.
— В охране — стоять. Но как поменялся с ночи, поспал, отдохнул, то иди в кузню, помоги, чем сможешь. У горна постой, там кузнечному делу учиться не надо, еще чем-нибудь подсоби. Правильно я говорю? — спросил меня Савва.
— Очень правильно! — одобрил я. — Помогать кузнецам и плотникам не в ущерб военному делу, а для него. Когда живицу собирали для огнеметов, все ходили, и никто ничего не говорил. Понимали, что надо. И сейчас то же самое.
— Мои не захотят, — заявил Иван. — Скажут, что они — казаки, и шли воевать, а не плотничать.
— А ты объясни им, что иначе они будут не воевать, а лежать у татарских ног с перерезанными глотками, — тихо сказал Ермак. — Если не сможешь, давай я объясню. А самым горластым объясню потом еще раз.
— Не, Ермак Тимофеевич, — вмиг осекся Иван, — я сам смогу. Повозмущаются, покричат, и успокоятся. Все будет хорошо. Я сам все сделаю.
— Молодец, — так же тихо сказал Ермак. — Правильно. Короче: деваться некуда. Придется работать много. Считай, столько же, сколько работали перед приходом Кучума. Все должны не жалеть себя. Не зазорно казаку потрудиться для казачьей славы и спасения живота своего. Поэтому решим так — кто в походе или еще где-то, тот, значит, там. Как приходит — отдыхает, спит, а потом не ходит по Сибиру и девкам подмигивает, а идет в кузницу или к плотникам. Как Кучума победим, так долго будем брагу пить да песни горланить. А пока — не время. Максим, давай с Тихоном Родионовичем придумай, как оно что будет. Чтоб точно. Чтоб никто не жаловался, что ему не дают отдохнуть, или что он из кузни не вылезает, а другой неделю ничего не делает. Ясно?
— Да!
