с тобой встретиться. И было задумано так, значит. Выбрасывали нас с напарником вдвоем, то есть двойка была. Когда мы должны были приземлиться, нам сказали, что через час-полтора будет второй выпуск за нами в эту же точку. И мы должны были, как только увидим наш приближающийся самолет, давать сигналы фонариком. Нас выбросили. Это было севернее, километрах в 25 от Выборга. У нас с собой был трехмесячный запас продуктов. И трехмесячный же запас питания был к радиостанции. Я был радист, и у них в двойке тоже был радист. В дальнейшем мы должны были связываться между собой, пока не соединимся. И примерно через час или полтора мы услышали гул самолета. Небо чистое, звезд — миллион. Ну просмотрели, что движется одна звездочка там. Со стороны, значит, фонариком сигналим-сигналим, включаем-выключаем. Этот самолет выбросил вторую группу западнее примерно километрах в трех от нас. Мы это услышали. Даже ближе, может быть. После этого минут пять шла автоматная стрельба, а потом все застыло. Мы связывались с ними, центр связывался с ними, была назначена на всякий случай точка встречи, где должны были встречаться. Ходили туда, но их все не было. Мы поняли, что они погибли. А там дальше был железнодорожный мост. Они, значит, около железнодорожного моста приземлились и их, видимо, охрана моста обнаружила и расстреляла. Или вот этот финн оказался, как говорят, патриотом своей страны и расстрелял напарника. Но мы дней пять там находились. Все время в этой точке выходили на центр, вызывали, выходили на точку встречи. И вот тогда финны меня запеленговали. Я помню, что только мы начали работать, как надо мной низко-низко пролетел тяжелый транспортный самолет. У него скорость небольшая была, километров, наверное, 120–150, не больше. Прямо на высоте, наверное, метров 50 он пролетел. Я не обратил на него внимания: просто прекратил стучать, а когда он прошел, то опять продолжил стучать. Минуты через три он снова появился: развернулся и снова пролетел. До меня дошло, что меня запеленговали. Это, видимо, была пеленгаторная станция воздушная. Я быстренько свернул свою радиостанцию. А нас спасло то, что там у немцев лес был посажен рядами. Там было так: вот встанешь и видишь чуть ли не на километр, сделаешь шаг в сторону — и ничего не видно. И вот, когда мы с напарником отошли в сторону, то увидели два мотоцикла и человек шесть финнов. То есть они мотоциклы где-то заглушили и подогнали. И они развернулись цепочкой и прошли по лесу. Но мы успели спрятаться от них. Там находилась рядом такая посаженная рассада ели, но высотой метра полтора, не больше. Мы туда забрались, залезли, там была глухота. И нас тогда спасло только то, что эти финны не имели собаки. Была бы у них собака, они бы с ходу нас обнаружили. Они прошли мимо и нас не заметили. Тогда мы рванули в сторону, глубже, на север дальше. Мы решили так: если они нас турнули, то они пойдут нас искать, думая, что мы пойдем в сторону моря. И мы в противоположную сторону свернули. И тогда нам дали команду углубиться на Карельский перешеек и выяснить на каком-то квадрате, как финны восстанавливают линию Маннергейма. И вот мы двое суток по этому квадрату ползали, ходили, измеряли, но кроме трупов наших солдат ничего не нашли. Представляете, финская компания закончилась. С начала Великой Отечественной прошел почти год. И вот как лежали там убитые наши солдатики на финской, так и продолжали лежать. В шинелях, с винтовкой. Представьте: скелет, и на нем винтовка валяется и все.
Секретность как соблюдалась?
Все дело в том, что нам давали строгое указание: где ты был, что ты видел, что ты делал, даже при переходе на линию фронта, не должен был никому и ничего говорить.
Кстати, а как осуществлялся переход через линию фронта?
А что касается перехода через линию фронта… Ведь когда через линию фронта ты переходишь, ты идешь с закрытыми глазами, не знаешь, кто тебя забьет: немцы или свои, на линии-то фронта. Потому что стреляют с обеих сторон. Особенно наши: вот там где-то первый услышал, и начинается пальба. Один выстрелит, и за ним остальные пойдут. И от произвола командиров на нашей стороне тоже страдали. Ведь самодуров хватало.
Вы помните какие-то конкретные случаи?
А случай был следующий. Вот в этой операции, когда мы выходили из Эстонии, нас от штаба встречал лейтенант. Был послан специально для нас он, значит. Но он оказался на стыке в соседнем батальоне. А мы вышли на этот батальон. Наши передовые ночные патрули видели бой, видели, что немцы нас гоняют, видели то, что мы уничтожили немецкую засаду. А дело в том, что в штабе мне выдали гранату. И вот, на всякий случай чека была выдернута. В руке был другой пистолет. Потом я вдруг слышу: «Стой, стрелять буду!». И поднимается солдатик. Я ему показываю, что, мол, ложись, что мне нужно гранату бросить. Я бросил в сторону гранату, она разорвалась, и мы поползли. Там болотистая была местность. В окопы нельзя было сунуться. Там было примерно сколько-то метров глубины, и все полные были. Ну прибыли, значит, к своим мы. В батальоне встретили нас нормально. Все было хорошо. Под утро привели командира дивизии, полковника. Он говорит: «Я — командир дивизии». Ну мы представились ему, сказали, что мы разведчики, обращаемся. Он нам и говорит: «Я вам не верю. Вы же в немецкой форме, у вас немецкие карты. Вы — лазутчики». Начинаем мы рассказывать. «А что вы видели? — начинает он нас спрашивать. — Как вы перешли линию фронта немецкую?». Мы ему рассказываем. Вернее, я ему рассказываю. А со стороны нашего командования было строгое указание: ничего на линии фронта никому не рассказывать. Если им что-то надо, командование должно обратиться к флотской разведке, и они только сообщат. Но что мне делать было? Он мне не верит. Я ему тогда и говорю: «Вы военный, я тоже военный, я не имею права сказать то, что мне запрещено. А то, что я видел на линии фронта при переходе, скажу: ваша артиллерия лупит в болота, где располагаются их батареи, где располагаются их наблюдательные пункты, где вышка, которую они поднимают, значит, наблюдательная вышка и так далее, где находятся их землянки». Показал, рассказал. Он говорит: «Моя разведка говорит другое». Я говорю: «Значит, ваша разведка врет. Я сутки это своими глазами видел». Тогда он что-то звякнул. Вбегают старшина
