Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
А назначение на лодку Вы восприняли как повышение или как, наоборот, больший риск?
До того, как я пришел на лодку, командиром БЧ5 был Владимир Юрьевич Браман. Он уходил на повышение куда-то, Иван Иванович, который до этого был вторым механиком, становился первым, а я приходил на свободное место вот и все.
Браман был одно время главным инженером-механиком отряда вновь строящихся кораблей в Ленинграде. Это на Римского-Корсакова, 22, и он каким-то путем попал на переправу через Ладожское озеро, как раз тогда, когда эти баржи утопили, и он тонул на одной из них. Его подняли, спасли, и вот он приехал туда в Полярное, был сначала помощником механика по живучести, а потом ушел на лодку. В общем, как инженер-механик был очень такой талантливый. За Финскую войну имел орден Ленина. Был консультантом Пикуля, когда тот писал «Реквием каравану PQ-17».
Имеется в виду, это назначение Вы восприняли как повышение в должности или нет?
Война есть война. Назначили и хорошо. Что там повышение, не повышение, все понимали, что, скажем, Иван был вторым механиком, а стал первым — повышение, но теперь с него будут шкуру драть вчетверо больше, и он это понимал. Вдобавок ко всему за время войны у нас потопили двадцать три подводные лодки.
А фамилия его как?
Липатов.
Был ли какой-то страх?
Да. Все-таки подводная лодка. Выпить хотелось иногда, особенно когда приходили. Когда приходили с похода, было две мечты: первая — забраться в баню, а вторая — после бани выпить.
Он был командиром БЧ5, а Вы?
А я второй командир группы движения. Первым делом надо было выучить все, что там есть. На мои, как говорится, особые познания полагаться нечего, я пришел и не знаю лодки. Образование там и все прочее, учили, экзамены сдавал, но на лодке: «Ты знаешь, что такое?». «Нет?». «Будь добр, чтоб ты выучил». Старпом Арманов, бродяга, уже «ущучил», что я второй день как пришел на лодку, и первым делом смылся на танцы. Он мне говорит: «Вот что, бери свои манатки (а лодка стояла в доке) и переселяйся жить с береговой базы на лодку, и там живи, там харчи, там тебе принесут все. И с лодки ни шагу. Понятно?». Я говорю: «Ну товарищ…». Он: «Все». Я говорю: «Ну разок в неделю хотя бы». Он: «Вопросы будут опосля, когда сдашь устройство лодки». И тут я понял, что шутки в сторону. Излазил все, и смею думать, что я знал уже достаточно, для того чтобы справлять свои обязанности. Правильно, вразумлять надо не только через голову, но и через место пониже спины, тоже помогает. Во всяком случае то, что меня спрашивали, я знал, а это немалое дело.
То есть у Вас и дизель, и электродвигатель?
Да, вся лодка.
Когда Вы пошли в первый поход?
Примерно в августе 1943 года.
Трудно было?
Первый боевой поход тяжело, конечно. Дело в том, что у подводников ведь что гнетет — мы не видим супостата. Кто может видеть супостата? Командир, вахтенный, они видят что-то, мы, нижняя команда, ничего не видим. Если какая-то неустойка, если авария, если какие-то боевые повреждения, ну, тогда чувствуется. А куда-то идем, что-то происходит и никакой информации. В конце концов узнаем, так все идет гладко. Это тяжело, ты чувствуешь, что мы заходим куда-то, конечно, но это тяжеловато.
А команда как Вас приняла? Может, какие испытания устраивали или еще что-то, так сказать?
В команде народ уже отработанный весь. На подводной лодке 65–70 человек, семь отсеков, в каждом отсеке определенная группа людей, командир отсека. Чем заняты в отсеках люди во время боя? Каждый не только смотрит за своим оборудованием, нет, еще есть взаимные наблюдение и выручка. Почему? Вот, допустим, я пришел — новый человек, работаю, а за мной смотрят все, что я делаю. Вот я говорю: «Сделай то-то, сделай то-то», старшина мотористов, человек, который все делает своими руками, сразу: «Ага». Все оценивали, да еще как. Нет, тут из горсти не выскочишь. Правильно ли делаю, а вовремя ли делаю, а догадливый ли я, это взаимное внимание, стремление лучше сделать все и поправить, подсказать, крикнуть — это исключительно важное дело. Я не знаю, как там другие, но подводники сильны именно этой спаянностью, это и есть истинная боевая дружба. Каждый понимает, что ошибка другого сразу отзовется не только на тебе и не только на этом отсеке, а везде. В команде начинали уважать друг друга, знают, человек не подведет, при любой обстановке сделает то, что будет нужно. У всех настолько уже все поднаторело, все на слух, а слух — это очень важное штука, все берут на глаз, все видят, все слышат. Поэтому если в ком-нибудь чувствуется слабина, то, во-первых, это замечают, а во-вторых, ему говорят: «Ты что?» с небольшим прибавлением, легким, для убедительности. «Ты что, не знаешь? Так ты выучи. Не можешь? Так ты скажи. На хрен ты нужен такой!? Ты парень боевой, но ты не можешь. Так ты скажи, наша шкура тоже на твоей, понимаешь?». Вот кончил жизнь самоубийством командир лодки Мадиссон, по всем анкетам пробежишь — нормально, оценки то-се, пятое-десятое, а все знали, что у Александра Ивановича Мадиссона где-то в душе что-то у него не хватает, какой-то твердости, вроде командует, но что-то чувствуется, особенно когда ты каждую минуту смотришь на него, наблюдаешь и запоминаешь. Застрелился человек и что, что сделаешь? Повседневная работа — это тот самый момент, который как раз составляет боевую силу любой лодки. Поэтому если ты в штаны пускаешь, если ты не тянешь, то все равно тебе места нету, хочешь-не хочешь, дорогой, бери винтовочку и шагом марш! Но товарищеские отношения были.
На базе Вы жили в одном помещении или была раздельная офицерская?
Нет. Жила команда, господа офицеры были в отдельных каютах, допустим, вот мы жили — нас четверо было в одной каюте. Мой однофамилец Сергеев Виктор, я, доктор и младший штурман — младшие офицеры, старшие — командир БЧ5 Липатов, минер
