Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг
– У нас будет ленч на вершине. – Я смеюсь и иду дальше. Но ленч – не то, что я хочу. Я хочу чувствовать тяжесть его тела. Хочу сбежать от повседневных забот, забыть про них – про сбор винограда, винодельню, непростую головоломку по обустройству крайеров в Бют-Сен-Никез для хранения шампанского.
– Я никогда не спрашивала про твое имя, – говорю я, перешагивая через скатившиеся с горы камни. – Я думала, что Шон – ирландское имя.
– Вообще-то, гэльское, – говорит он. – Мак-Нейлы ведут свое происхождение от Найла, первого главы клана Мак-Нейлов с острова Барра. Он умер в 1049 году. Но в 1838 году мой дед потерял замок Кисимул и весь наш остров. Вот почему мои родители женили меня на моей кузине из другой ветви Мак-Нейлов – чтобы вернуть наше наследие.
Он бросил меня ради своей семьи. Я останавливаюсь.
– Почему ты не объяснил мне это раньше?
Он виновато качает головой.
– Как мог я сказать тебе, что не могу на тебе жениться, потому что моя семья должна восстановить свой статус в клане Мак-Нейлов?
– Ты хоть немного понимаешь, что я чувствовала тогда? – У меня пересыхает во рту, когда я вспоминаю о том ужасном разочаровании.
Он хватает меня за руку и болезненно морщится, сожалея.
– Я страдал не меньше, чем ты. Но должен был сделать это ради семьи. Для меня это было делом чести.
– Это не извинение, – говорю я.
Он встает на одно колено и складывает ладони.
– Прости, что я бросил тебя без объяснений. Это было нечестно.
Я считаю, что глупо таить обиду столько лет, и помогаю ему подняться.
– Вон над той ложбиной мы устроим ленч. – Я показываю на старый веревочный мост, который Луи соорудил много лет назад. Он покрылся лишайником и обветшал. Проверяю ногой первую деревянную перекладину, держась за веревочные поручни, опасно качающиеся от моей хватки. Встав на мостик обеими ногами, оглядываюсь на Шона. – Ты идешь?
– Ты решила отомстить мне таким вот образом? – В уголках его губ таится шутливая улыбка.
– Держись крепче. – Я иду по мосту и чувствую за спиной нерешительные шаги Шона.
– Это глубокое ущелье? – Его голос дрожит.
– Гляди не вниз, а перед собой, и ты не успеешь опомниться, как будешь на той стороне.
Спрыгнув на площадку, я подаю ему руку. Он бежит ко мне и обхватывает меня руками.
– Не так плохо, да? – шепчу я ему на ухо.
– Очень даже неплохо. – Он целует меня в лоб, послав теплую волну по моему телу.
Мы выходим на каменный карниз, откуда открывается вид на широкую долину с виноградниками, меня охватывает восторг, как и в тот первый раз, когда мы с Луи купили дом в Шиньи и обследовали эту местность. Луи намеревался покончить с делами и уйти на отдых, когда наш сын поступит в университет. Нас ожидала тут новая жизнь. Шанс проводить время так, как хочется. Охота и рыбалка для Луи. Я растила бы розы и собирала коллекции бабочек. Но как только мы купили этот дом, я стала чувствовать по утрам дурноту. Оказалось, что я опять беременна. Все планы Луи на отдых развеялись как дым. Он продолжил работать, чтобы оплачивать две закладные, учебу нашего сына и нашу новую семью.
Глубинная боль и тоска стискивают мне грудную клетку. Муж не дожил до нынешних дней, не видел, как подрастала Луиза, как его сын окончил университет и получил ученую степень. Моргая и жмурясь, чтобы прогнать непрошеные слезы, я гляжу на мерцающие золотом и багрянцем виноградники и вспоминаю моего Улыбающегося Ангела. Иногда мне кажется, что я слышу его слова: «Думай о хорошем в жизни».
Шон стоит за мной, крепко обхватив меня руками.
– Скажи мне, что ты видишь, m’eudail, моя дорогая?
– Я вижу виноградарей – они работают круглый год, чтобы получить хороший урожай, удаляют мертвые стебли, вносят удобрения, подрезают листья, чтобы солнце могло целовать зреющие грозди.
Я расстилаю на скале шотландский плед с макнейловским узором, который Шон привез мне.
– Почему у тебя нет своих виноградников? – спрашивает он.
– Я хотела бы купить, но, во-первых, мужчины не продадут виноградники женщине, а во-вторых, я пока не могу себе это позволить. – Я выкладываю мягкий сыр Шаурс и багет. – Хватит о делах. – Встряхиваю бутылку шампанского, пробка вылетает из горлышка, и мы смеемся.
Он касается своим стаканом моего; синие-пресиние глаза пронзают мою душу.
– Пусть солнце светит тебе целый день, все идет хорошо, и никаких неприятностей. Пусть те, кого ты любишь, отвечают тебе любовью, и пусть исполнятся все твои желания.
Я пью роскошный нектар, щекочущий пузырьками язык; в нем совсем нет липкой приторности.
– Что ты думаешь об этом шампанском? Для сладости и тела вина мы взяли поздний виноград, но для вторичной ферментации добавили меньше сахара.
Он отрезает кусок Шаурса, кладет в рот и жует очень медленно, как делает всегда. Я жду, когда он дожует и поделится со мной своими мыслями, но он отрезает другой кусок сыра.
– Тебе не нравится шампанское, да? – спрашиваю я.
У него краснеет лоб.
– Нельзя же считать шампанское серьезным напитком, верно? Ведь это не виски.
– Ты купил двадцать ящиков «Поммери». – У меня слегка дрожит голос и трепещет сердце.
Он хватает меня за руку.
– Не обижайся, дорогая. Я хотел тебя поддержать. – Он запрокидывает стакан и пьет одним глотком. – Ах! Гораздо лучше «Вдовы Клико», прямо тебе скажу. – Он целует меня, и я чувствую запах шампанского на его языке.
Пытаюсь наслаждаться его ухоженными, с маникюром, руками, теплым дыханием на моей шее. Но не могу перебороть разочарование. Он унизил мое шампанское, мою мечту, которую я лелеяла десять лет. Нарезаю еще сыра. Мы долго едим и разговариваем.
– Александрин, пойми меня правильно. – Его лоб собирается в морщины. – Я восхищен твоими амбициями. У меня самого никогда таких не было.
Мы смеемся его шутке.
Что ж, он хотя бы трезво смотрит на вещи. Он жил привилегированной жизнью, никогда ни в чем не нуждался. Вероятно, он не может понять, что значат для меня основание дома шампанского, попытка создать что-то совершенно новое и прекрасное и что в конце концов я должна кормить мою семью.
Шон прижимает мои плечи к пледу.
– Мы так долго ждали и наконец-то снова вместе. Давай не будем это разрушать. – Он расстегивает мою блузку, и я не останавливаю его.
Но тут мы слышим чье-то топанье, и тут же из-за скалы появляется Анри. Он покраснел и тяжело дышит.
– А, вот вы где, мадам Поммери.
– Анри. – Я сажусь. – Что случилось?
Анри обводит
