И золотое имя Таня… - Александр Владимирович Быков

получай! При виде Рубцова она демонстративно поджимает губы, встает и уходит из компании. «Таня, ты куда?» – кричат вслед подруги. «Пойду, есть и другие дела, чего зря языком чесать», – и так искоса на Рубцова взглядом – как он? А он страдал, страдал от своей несдержанности, оттого, что с каждым днем Таня казалась ему все недоступней и потому лишь милее. Он раз за разом приходит к реке Сухоне, смотрит вдаль, на тот правый берег, где в лесах зимует его любимая деревенька Никола. Чего бы вроде: детдом, война, голод, а кажется, лучшие годы были!

Студентки педучилища, второй курс, г. Тотьма, 1952 г., в верхнем ряду третья слева Т. Агафонова

В кругу друзей: Т. Агафонова слева, Николай Переляев (в центре), 1954 г.

Подули весенние ветры, на Сухоне почернел и разбух ледовый покров, вскоре начался ледоход, а сразу же за ним и навигация. Снова кругом речники в тельняшках, баржи, буксиры. «Операция „Юг“, все силы на весенний завоз!», – призывает районная газета. Коля окончательно забросил учебу и уже не ходит на занятия. Назло ей, самовлюбленной гордячке, он уедет и будет ходить по морям и, возможно, даже станет капитаном. Теперь ему уже ничто не помешает, у Николая есть все необходимое, даже паспорт, который он получил еще зимой. С паспортом хоть куда, хоть в Москву. Не всем его дают: вот в деревнях, в колхозах – все без паспорта, и захочешь, да не уедешь. А он уедет, уедет и забудет…

Друг, Валентин Борзенин, тоже разделяет его взгляды и тоже не хочет больше учиться в лесотехническом. Они много говорят с ним о море и решают ехать поступать в Архангельское мореходное училище.

Весеннюю сессию Рубцов так и не сдал, забрал документы из техникума и попрощался с Тотьмой. Валя Борзенин, хоть и не имел задолженности по предметам, забрал документы – видимо, за компанию. Договорились встретиться в Архангельске, но пока их пути-дороги расходятся. Рубцов едет в Череповец. Там живет сестра Галя, от нее он узнал семейные новости: оказалось, что у отца новая жизнь и маленькие дети от молодой жены. И он, Коля, теперь как ломоть отрезанный – вроде и есть родня, а вроде и нет. Сестра предлагала ему остаться на строительстве домны, говорила, что рабочие руки нужны и ему обязательно дадут общежитие. Но куда там, на Шексне Николай снова увидел речников в тельняшках, услышал гудки пароходов, и снова сердце наполнилось мечтой о водной стихии. «Я поеду поступать в мореходку!» – «Куда, снова в Ригу?» – «Нет, ни за что, есть и другие места». Рубцов сел в поезд и через сутки прибыл (видимо, «зайцем») в Архангельск. Экзамены начинались через пару-другую недель, и было еще время подготовиться. Документы у него приняли без проволочек, обещали сразу же зачислить на второй курс, поскольку Николай предъявил справку из тотемского техникума. Обещали, но не приняли… Сам Рубцов позднее вспоминал, что не прошел в училище по конкурсу. Есть и еще одна история о поступлении Николая в «архангельскую мореходку».

Можем ли мы сейчас поверить иной версии? Выглядит она правдоподобно и вполне могла произойти на самом деле. Абитуриентам надо было где-то жить и чем-то питаться. Рубцов денег не имел, и в приемной комиссии решили пристроить детдомовца в помощь завхозу на разные работы. Заработанные деньги шли на оплату еды и жилья. Конечно, все это в те времена стоило копейки и детдомовца вполне могли поставить на бесплатное довольствие, но сам факт заработка имел важное воспитательное значение. Все шло хорошо, пока Николай однажды не показал свой характер, сравнив завхоза, немолодого уже человека, большую часть жизни проработавшего в системе исправительно-трудовых лагерей, с Плюшкиным. Поначалу завхоз добродушно рассмеялся, подумав, что абитуриент говорит о Пушкине. Нашлись добрые люди, подсказали, уточнили насчет личности героя, добавили от себя, что Плюшкин – как «курва лагерная», все, что плохо лежит, тащит. Это была смертельная обида. Завхоз пошел к руководству, и судьба абитуриента Рубцова была решена. Николай надеялся до последнего, даже ходил на общественные работы с поступившими курсантами, но тщетно – в мореходное училище его не взяли. Рухнула еще одна надежда. Боль многократно возрастала от мысли, что Валентин Борзенин, которого он сговорил ехать, без проблем стал курсантом училища. Дороги их разошлись навсегда.

Осенью 1952 года Валя Борзенин по старой памяти напишет письмо Татьяне Агафоновой и предложит свою дружбу. Письмо останется без ответа. Валентин был настойчив и через некоторое послал еще одно, вложив туда важный аргумент – свое фото в морской курсантской форме. Ответа снова не последовало. Он не знал, конечно, что у Татьяны в Архангельске был другой адресат, тот самый Колька Рубцов, с которым они сдавали экзамены в «мореходку». До сих пор никто из биографов поэта не разыскал Валентина Борзенина. Можно только представить, какие важные сведения мог бы он открыть для истории. А может, еще не поздно? Сколько ему может быть сейчас, немного за семьдесят?..

12 сентября 1952 года Рубцов, едва успокоившись после отказа в приеме на учебу, поступает работать на траулер угольщиком – помощником кочегара. Он мог бы торжествовать: вот оно, море, романтика волн и штормов. Но юношеские грезы сразу же разбились о тяжелый, изнурительный труд человека, покоряющего день за днем морскую стихию. Сколько бы ни было за людьми побед, море в одночасье отыгрывало свое и все начиналось заново…

«Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте», – пытался переиначить он на стихотворный манер известный в кругах судоводителей всех мастей каламбур. «А что, заменил скабрезные слова – и вот уже стихотворение получается… или не получается? Ведь это не мое, народное, а что же мое?»

Николай часто задумывался об этом, стихи в тетради все прибывали, он пробовал, но не находил того, что искал. Ему казалось, что все уже было у других, а как найти себя в стихах?.. Надо слушать стук сердца, его ритм, слушать все время, при любых делах: «Я в фуфаечке грязной шел по насыпи мола…» Что в этой фразе такого? Вроде ничего, но нет, она веселая, по ритму живая, так и хочется подпрыгивать, приплясывать – да, именно приплясывать, ведь в душе музыка. Музыка, откуда музыка? Конечно, с пластинки, из радиолы, а вот и рифма: «вдруг откуда-то страстно стала звать радиола». Или лучше: «„тоскливо и страстно“… Надо записать…» Коля читал, что у поэтов это называется «тема», она может прийти в