Нежные страсти в российской истории. Любовные треугольники, романтические приключения, бурные романы, счастливые встречи и мрачные трагедии - Сергей Евгеньевич Глезеров
«Петербуржцы были поражены художественностью работы, — отмечалось в публикации “Петербургского листка”. — Им объяснили, что “Мадонну” по специальному заказу графа Аракчеева писал в двадцатых годах прошлого столетия какой-то знаменитый итальянский художник».
Один из экскурсантов, знаток эпохи Аракчеева, заявил, что лик Богоматери является портретом печально известной Анастасии Минкиной. А младенец на руках Мадонны, по его словам, изображал сына Минкиной, «прижитого ею от временщика».
Плита над могилой Н. Минкиной в Андреевском соборе в Грузино. Фото из ЦГАЛИ Санкт-Петербурга
Старожилы села рассказали о том, что изображение Минкиной долгое время висело в спальне временщика, который «часами плакал и молился перед Мадонной». Затем картину перенесли в Андреевский собор.
Шумиха, поднявшаяся вокруг иконы, весьма обеспокоила Церковное ведомство. Поскольку, по мнению духовенства, изображение собственной наложницы в образе Богоматери являлось кощунством, было решено убрать «Аракчеевскую Мадонну» из собора.
На скандал откликнулся специалист в области русской портретной живописи XVIII–XIX веков, архивариус Государственного Совета Александр Гоздаво-Голомбиевский. В статье «Напрасный переполох», напечатанной в марте 1910 года в петербургском журнале «Старые годы», он доказывал, что сделанное петербургскими гостями открытие «есть в значительной степени недоумение, напрасно смутившее новгородскую епархиальную власть», и, по его словам, изображение «Аракчеевской Мадонны» уже давно было известно специалистам и не заключало в себе «ничего иконоподобного»: на нем не имелось нимба и сияния, а само место, отведенное для него в приделе Андреевского собора, было незаметным, и никто перед ним не молился.
В действительности картина (именно так именовал ее Гоздаво-Голомбиевский) создана не «итальянским мастером», а художницей Екатериной Болотниковой в 1822 году (по его словам, в нижней части изображения имелась соответствующая надпись), более того, изображение Мадонны из собора Грузино имеет очень мало общего с известными портретами Анастасии Минкиной.
К мнению искусствоведа прислушались, и «скандальная» картина осталась на своем прежнем месте в Андреевском храме. Как отмечают историки Анна и Юрий Манойленко, дальнейшая судьба художественного полотна неизвестна. По всей видимости, «Аракчеевская Мадонна» утрачена: очевидно, это произошло после революции 1917 года или во время Великой Отечественной войны, когда Грузино оккупировали немецкие войска, и все усадебные постройки, включая Андреевский собор, погибли. Ныне от усадьбы остались лишь немногочисленные остатки строений, картины и фотографии.
Фаворитка, император и орден рогоносцев
«Кому в России неизвестно имя Марии Антоновны? Я помню, как в первый год пребывания моего в Петербурге, разиня рот, стоял я перед ее ложей и преглупым образом дивился ее красоте, до того совершенной, что она казалась неестественною, невозможною; скажу только одно: в Петербурге, тогда изобиловавшем красавицами, она была гораздо лучше всех. О взаимной любви ее с императором Александром я не позволил бы себе говорить, если бы для кого-нибудь она оставалась тайной; но эта связь не имела ничего похожего с теми, кои обыкновенно бывают у других венценосцев с подданными». Так известный мемуарист XIX века Филипп Вигель отозвался о весьма примечательном персонаже того времени — Марии Антоновне Нарышкиной.
Муж Марии Антоновны — знаменитый придворный вельможа Дмитрий Львович Нарышкин. О том, что жена ему изменяет, он прекрасно знал, но поскольку она делала «это» с государем императором, то поделать он ничего не мог. Нарышкин смотрел на происходившее философски и даже добродушно.
По легенде, император Александр I, встретив однажды Нарышкина в Вене, вежливо спросил у него, как здоровье детей. «Моих или ваших?» — ответствовал Дмитрий Львович. За покорность, с которой он сносил измену жены, в Петербурге его прозвали Верховным магистром ордена рогоносцев…
Впрочем, Дмитрия Львовича Нарышкина знали в Петербурге и благодаря его пышной и шумной даче на Крестовском острове, где, по воспоминаниям современников, «гремела превосходная роговая музыка, удивлявшая иностранцев».
Что же касается ордена рогоносцев, то именно с этой «организацией» связана история дуэли Пушкина. Как известно, в ноябре 1836 года знакомые Пушкина получили анонимный «диплом» об избрании его заместителем… магистра ордена рогоносцев Д.Л. Нарышкина. Сам Нарышкин к тому времени был уже весьма в преклонных годах. Оскорбленный этой злой насмешкой, поэт попытался разобраться в салонной интриге. Результатом стали роковая дуэль с Дантесом…
Впрочем, начнем с начала, Дмитрий Львович Нарышкин женился на Марии Антоновне, фрейлине Императорского двора, в 1795 году. Ему тридцать один год, ей — почти шестнадцать… Эту свадьбу воспел Гавриил Державин в стихотворении «Новоселье молодых», которое он написал по просьбе самого Дмитрия Нарышкина. Поэт называл молодоженов Дафнисом и Дафной. Вирши начинались такими строками: «Днесь, Дафна, радость нам, веселье // Родителей твоих, моих // Мы позовем на новоселье // И праздник сделаем для них…»
Будущий император Александр I, а в ту пору наследник престола, женился двумя годами раньше. Его избранницей стала принцесса Луиза-Мария-Августа Баденская, получившая при крещении имя Елизавета Алексеевна. Современники отмечали ее красоту, образованность, безукоризненное воспитание. Когда в придворных кругах хотели похвалить какую-нибудь девушку или женщину, говорили: «Она очаровательна и безупречна, как великая княгиня Елизавета Алексеевна».
Казалось бы, чего можно желать наследнику престола Александру Павловичу? Однако, на его беду (или на счастье?), он был весьма любвеобилен. К супруге, которая едва ли не воплощенная добродетель, он довольно быстро охладел и стал заводить романы на стороне. Причем фавориток подчас менял стремительно: его чувства быстро загоралась и так же быстро охладевали.
М.А. Нарышкина.
Портрет работы И. Грасси, 1807 г.
Однажды на балу во время Масленицы в феврале 1801 года, за несколько часов до убийства императора Павла Петровича (о том, что переворот готовится, Александр прекрасно знал), цесаревич обратил внимание на прелестную придворную даму из свиты своей жены. Это и была Мария Антоновна Нарышкина, жена гофмейстера Высочайшего двора.
Девушка польских кровей — дочь князя Антона Святополк-Четвертинского. Тот выступал за сближение Речи Посполитой с Россией, из-за чего его растерзала варшавская толпа в самый разгар восстания Костюшко. Произошло это в июне 1794 года. Екатерина II велела вывезти его вдову с детьми в Петербург и за проявленную преданность Российской империи взяла на себя устройство их будущего.
Впрочем, Мария оказалась ревностной поборницей своей родины — канувшей в Лету Речи Посполитой, разделенной между тремя государствами — Россией, Австрией и Польшей. Ее салон стал единственным местом в Петербурге, где свободно говорили об
