Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
А если бы вам дали задание разгромить этот Луостари?
Разведгруппе невозможно… Аэродром огромный, и рассредоточены самолеты в нескольких точках.
Наша авиация, «Илы» в 1944 году на Крестовом нам помогли. Это просто спасение было. Мы смогли подняться на сопку. Мне тогда по ногам попало, а до этого еще был ранен осколками гранаты в голову. Я потом оклемался, а Рябчинский погиб. Лежим с ранеными на сопочке. Немцы собрались нас добивать. И в это время вызвали «Илы». Они нас окружили, одни уходят, другие приходят с реактивными снарядами. Вот это была организация — научились воевать. Паленым мясом запахло — это немецкая пехота, которая обложила нас, горела.
Мы, может быть, и удержались бы без «Илов», но они своим огнем по густым цепям пехоты немецкой очень помогли. А мы взяли базу в Крестовом, напротив главной базы подводного флота немецкого. Они в ответ высадили один десант, потом второй, обошли и нас обложили.
А корабли своей артиллерией помогали?
В наших операциях нет. Мы же делали все тихо, ночью.
А на Крестовом. После того, мы как доложили, что взяли батарею, в бухту ворвались торпедные катера с десантом морской пехоты. Мы им открыли дорогу. Но больших кораблей не было. С большими кораблями мы имели дело только в Сейсине (Чхонджин) на Дальнем Востоке.
А у немцев был ли аналог вашего отряда?
Не знаю, у нас на Севере, по крайней мере, ничего такого не было. И какой немец сможет спать на голом граните, да еще несколько суток?
А в спальном мешке?
Да какой там спальный мешок. Его же таскать надо, он много места занимает. Поэтому, когда идешь, берешь еду, патроны. Самое важное — носки сменные.
А какое еще снаряжение обычно брали с собой на операции?
Если идем на операцию на три дня, то продуктов брали мало, лишь шоколад и сгущенку. Пошли на Крестовый — получили пакет сухарей, галеты, шоколад, тушенку. Самый минимум. А патроны — валом. Дали нам на отделение два цинковых ящика, потом добавили еще ящик. Мало того, что все пальчики-магазинчики заполнишь, так еще и в рюкзак накидаешь россыпью. И еще «эфочек».
Кто побывал в операции, всегда жаловались, что кончились патроны — два патрона, например, могли остаться, потому что с автомата не по одному выстрелу делаешь, ты поливаешь. А если ты поливаешь, значит поливаешь.
Годенко Михаил Матвеевич
Насколько я понял, Михаил Матвеевич, сами Вы родом с Украины?
Да, с Украины. Сперва это была Днепропетровская область. Но потом Запорожье выделилось в отдельную область. Сам я везде пишу, что я — запорожский казак. Если обо всем этом говорить более конкретно, то первую жизнь я пожил в своей родной слободе Новоспасовка. Когда я там родился 1 октября 1919 года, она являлась волостью и входила в Мариупольский уезд Екатеринославской губернии. По ту сторону реки Берда была уже Таврия. Бердянск был Таврическим. Конечно, я очень херово отношусь ко всему тому, что сейчас происходит на Украине. Честно говоря, я разогнал бы их всех. Для этого, между прочим, и большой силы-то не надо. Достаточно экипажа одного такого корабля, на котором я служил. И разогнали бы всю их братию. Я бы не стал говорить, что это наши враги и тому подобное. Все, что происходит сейчас на Украине, это — сплошной примитив.
Голод испытывали?
Я как раз родился в голодный 1919 год. В это время мама поила меня своим грудным молоком. Кроме того, мне пришлось пройти через голод 1933 года, а также голод в период блокады Ленинграда. Вот такие дела!
В 1933 году Вы, наверное, питались травой?
Мы в то время ели буквально все, что можно было есть. Ели, например, грицеки — так у нас на Украине называются растения с беленькой кашкой. Бывает, очистишь самый стебель, обкатаешь его и ешь. Но я же не все время жил в слободе Новоспасовка. Помню, еще весной 1929 года, когда мне шел всего лишь десятый год, мы переехали в город Бердянск. Он стал нашим районным центром. С этого, если можно так сказать, началась моя вторая жизнь. Она длилась четыре года. После 1931 года началась третья жизнь. Я оказался в Александровском районе Донецкой области, потом в Старом Керменчике. Учился там, затем в Старомайорской школе. Жил в общежитии коммуны Ильича. Конечно, часть моей молодости была связана с этой школой и рекой Мокрые ялы. А потом началась четвертая жизнь, которая была уже связана с городом Беловодском Луганской области и началась в 1933 году. Мне пришлось испытать первую любовь. Эта была Таня Нарышкина. И, конечно, ужасная ее смерть меня поразила. Раной до конца дней стало появление в моей жизни Антонины Филипповой. И первые стихи, опять-таки, я впервые начал писать именно здесь.
О чем были Ваши первые стихи?
Вы знаете, если эту тему затрагивать, то начинать нужно не со стихов. Ведь первой я начал писать все-таки прозу. Я тогда еще учился в школе. Помню, у меня там существовала какая-то экзотика: были львы, а само действие происходило на юге. В общем, писал я тогда что-то нереальное. Потом, классе где-то в пятом, у меня пошли стихи. Однако, забегая вперед, отмечу, что по-настоящему я начал их писать в то время, когда началась война с фашистами в Испании. В войну как раз такие вещи лучше всего и пишутся. Уже во флоте я стал местным «классиком». Писал в разные флотские газеты, в том числе и такие, как «Огневой щит». Но потом, когда я уже после службы во флоте поступил в Литературный институт, то вначале шел как поэт. Ну а впоследствии я все-таки пришел к выводу, что проза — это более сильное и ответственное, чем поэзия, дело. По молодости мы, конечно, все занимаемся поэзией. А затем переходим к прозе, которая требует более капитального знания жизни. Судьба моя это впоследствии только подтвердила. Подводя некоторые итоги своей жизни, я могу сказать, что написал 20 книг прозы и около 10 сборников стихотворений и поэм. Вся моя судьба содержится в этих книгах.
Как для Вас началась служба во флоте?
Меня призвали в ряды ВМФ еще в 1939 году. Свою службу я начинал в Кронштадте. Сперва находился во флотском экипаже в Ленинграде. Но когда меня определяли туда, то спросили, кем я хочу быть. Я
