Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин
Вернемся к финской войне. По Вашему мнению, в то время и сейчас это была нужная война в преддверии большой войны или это была лишняя трата материальных и людских резервов?
Вы знаете, в 18 лет мы не могли так рассуждать, нужная война или нет. Вы совсем с других позиций смотрите. Тогда мы постоянно чувствовали огромную напряженность в международных отношениях. Рассуждать «нужно или не нужно» в то время мы не могли. Мы готовились. У меня были значки «БГТО», «Ворошиловский стрелок». Я с закрытыми глазами собирал и разбирал пулемет Максима. За плечами были уже два парашютных прыжка.
И с сегодняшних позиций я скажу: если бы не мудрая политика наших руководителей, которые вовремя переориентировались и столкнули лбами Англию и Германию, то вообще бы нашего государства, Советского Союза и нынешней России, не существовало. Мы были бы изолированы, и весь мир бы объединился против нас. Понимаете? Мы ничего бы не успели сделать. И даже в школе мы понимали, что Германия — наш враг. И тут вдруг — «дружба с немцами». Конечно, это был шок. Но, как показало время, это тот случай, который спас нашу страну от катастрофы. Иначе бы немцы объединились с англичанами, французами. Они бы разделались сперва с нами, а потом уже с англичанами. Но Гитлер просчитался, переоценил свои силы. С другой стороны, Сталин был уверен, что Гитлер на два фронта воевать не будет. И не только Сталин, но и Политбюро. Прежде, чем решить какой-то вопрос, Сталин всегда выносил его на Политбюро. И они там все обсуждали.
А как узнали, что началась война с Финляндией?
По радио объявили. И сразу мобилизация всех возрастов. Все думали, война два-три дня, ну две недели. Потом поняли, что застряли надолго. И это было как гром среди ясного неба. Маленькая Финляндия оказала такое сопротивление. Я думаю, что это оказалось неожиданным и для наших руководителей. Выяснилось, что наши танки не очень, а еще во время войны в Испании обнаружили, что наши самолеты уступают немецким. И тогда бросили огромные средства на перевооружение армии.
Как изменилась обстановка в городе, когда началась финская война?
Не скажу, что было полное затемнение и все движение прекращалось, но все же… Ввели карточную систему. Очереди за маслом, сахаром… Борис, мой младший брат, 1926 года рождения, раньше всех вставал, занимал очередь, а потом к нему все бабки подходили. Зима была тяжелая — очень сильные морозы.
Вас призвали на службу в качестве рядового, а почему не отправили в училище?
В 1940 году нас еще не призывали, но я уже сдавал экзамены в Ленинградское училище им. Фрунзе, и сдал на одни пятерки. Я хотел в Ленинграде учиться. А мне предложили только что организованное Севастопольское военно-морское училище им. им. Ленинского Комсомола Украины. И я отказался. Мне еще не исполнилось 19 лет, и я ушел, стал ждать призыва.
Павел Колосов, 1944.
Почему мне хотелось попасть именно в училище им. Фрунзе? Мы жили в коммунальной квартире, и одну из комнат занимали бывшие владельцы этой квартиры — дворянская семья Родендорф, у них все родственники были флотские офицеры. Когда Финляндия получила независимость, в 1918 году Родендорф, командир подводной лодки, привел лодку со всем экипажем из Ханко сюда, в Петербург, и сдал ее Советскому Правительству. Но сам служить отказался. А в 1925 году его расстреляли. Его сестра вышла замуж за моряка. Ее муж, полковник Грецкий, служил начальником управления береговой обороны в наркомате ВМФ. Мы встретились, когда я с Дальнего Востока вернулся, в 1946 году.
Отряд на переходе, 1943.
Я в этой семье дневал и ночевал, всего Брэма там прочитал, энциклопедию Брокгауза. Бывало, что я у них и засыпал за чтением. В этой семье мне столько о флоте рассказали. Мечтал о кадетском ленинградском корпусе, традициях и флоте.
Репрессии против семьи Родендорф продолжались?
Второго брата выслали в 1934 году, после убийства Кирова. Ленинград был очищен от нежелательных элементов. Многие дворянские семьи были репрессированы.
Различие в социальном происхождении детей вызывало конфликты?
У нас была очень дружная образцово-показательная квартира. В квартире девять комнат. Наша рабочая семья, детей четверо. Огромная семья, две комнаты. Вторая семья — мастера Балтийского завода. У него пять ребят. Трое старше меня, девочка моего возраста, один младше меня. Семья директора Пассажа Ериносова и семья — эти дворяне. В квартире каждую неделю уборка. Надо мыть окна, а они четыре метра высотой — это на Петроградке, угол Максима Горького (Кронверского) и Блохина.
Я набирал футбольную команду, и в волейбол команду организовывал и выводил полквартиры своей. Квартира была дружная — все праздники начинались по комнатам, а потом все вместе собирались. Это в какой-то мере сохранилось и после войны.
В ноябре 1940 года меня призвали на флот и, первого и единственного из класса, отправили на Север, остальные пошли весной. 72-я команда. Все смеялись — 72 статья уголовного кодекса давала до двух лет за хулиганство, а тут меня отправили на Соловки, в учебный отряд Северного флота.
Провожали меня всем классом, и все плакали. То, что я был призван первым, меня спасло — все однокашники погибли в первый месяц войны. Они оказались «пушечным мясом».
Учебный отряд был организован тогда на Валааме, остров освободили во время финской войны. В учебном отряде я недолго пробыл. Потом Соломбала — это под Архангельском, где флотский экипаж был. Там нас распределили и на барже вывезли на Соловки. Через неделю выдали нам огромные мешки с обмундированием.
Я получил назначение в бригаду торпедных катеров. Но когда я попал в Полярный, выяснилось, что бригады как таковой нет. Деревянные катера были на просушке. Я там потолкался несколько дней и распоряжением отдела кадров Северного флота был направлен во взвод управления зенитного дивизиона ПВО главной базы Северного флота. Артиллерийский зенитный дивизион — четыре 76-мм батареи. Там я присягу принимал и там войну встретил.
Я попал в очень хорошие руки. Первый командир взвода потом стал моим другом. Он после войны работал коммерческим директором китобойной флотилии в
