Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева
Как-то, идя по главной улице, я встретил знакомого капитана корабля и рассказал ему, какое у нас сейчас положение. Капитан и говорит: «Приходи завтра в порт и найди парусник «Быстрый». Это мое судно, и завтра оно снимается». Так я поступил матросом 2-го класса. В первый рейс мы пошли по портам Черного и Азовского моря. Вернулись после четырехмесячного плавания в Одессу, и, придя домой, я узнал, что мама получила от папы письмо, и что папа нас вызывает к себе в Сербию. Какая у нас была радость, что папа жив и наконец мы получили от него письмо. Мама начала хлопотать в Исполкоме о выдаче нам заграничного паспорта. Я же ушел опять в рейс. Придя через несколько месяцев, после сильной аварии, в Одессу, судно поставили в док, и всю команду списали на берег. И я остался опять без работы. А тут как раз зима идет. Что тут делать? Но, к моему счастью, я познакомился с сыном одного офицера, который искал себе компаньона, чтобы пилить дрова. И так я с ним почти год пилил дрова.
Но в один прекрасный день мы получили из Москвы заказное письмо с паспортом и выехали сюда.
2 класс
Савельев Б.
Я был очень маленьким, когда настал для России тягостный месяц, настала революция. Я жил в Одессе, и мой папа был капитан 14-го стрелкового полка. Как сейчас помню я, как по улицам Одессы ходили рабочие с красными флагами. Все офицеры ходили без погон, и фельдфебели и солдаты им не отдавали чести. Папа и мама не позволяли мне ходить с няней гулять. Я был уже настолько большим, что все начинал понимать, и мне было это все странно. Через месяц начались бои на улицах, пришли гайдамаки, матросы, рабочие и офицеры, ездили на броневиках, на лошадях, на углах стояли пулеметы. Если нужно было что-нибудь купить, то это было очень трудно. Но я все-таки ходил в гимназию, и там был в младшем приготовительном классе. Но победили украинцы, и нам в гимназии пришел приказ изучать «ридну мову». Но через неделю пришли большевики, и нам нужно было писать без «ять» и «твердого знака». Эта власть недолго продержалась, и потом были австрийцы. Все эти власти смещали одна другую, и нас в гимназии то учили писать с «ъ» и без «ъ». Но наконец пришли добровольцы, и «ъ» восторжествовал. Все эти перемены правописаний сильно подействовали на меня, и я к приходу добровольцев ставил после «а» твердый знак.
Но вот наступили большевики, и на улицах города Одессы начались страшные бои, даже ставень нельзя было открыть, трупы мертвых всех партий сорили мостовые. Но вот пришли большевики. Мы со слезами провожали добровольцев и вместе с ними и папу. У нас в Одесской 4-й гимназии не было занятий целый месяц. Пришли большевики, и с ними расстрелы. У нас в Одессе было страшно много расстрелянных. Мы жили около ЧК. Это – Одесская чрезвычайная комиссия, которая производила массовые расстрелы. Эти расстрелы были в неделю 3 раза: в четверг, субботу и понедельник. И утром мы, когда шли на базар продавать вещи, видели огромную полосу крови на мостовой, которую лизали собаки. Я очень извиняюсь перед читателями за мою орфографию. Я пережил и холод, и голод, и страх за маму, ее каждый день могли взять и расстрелять.
В 1920 году в России был страшный голод, а в 1921-м начала помогать Американская администрация помощи, и наконец получили известие от папы, который уже был в Сербии. Мы начали получать посылки, как вещевые, так и продовольственные. Мама начала хлопотать о паспорте и, спустя год, получила его. Мне казалось, что настал самый счастливый день, когда, после осмотра вещей, мы сели на пароход, но теперь я с удовольствием бы вернулся в Россию, но не в сов-Россию, а в единую неделимую Россию, и пока только и живу этой надеждой.
Свищев Ю.
Что было в России во время революции, я ничего не помню; я помню только, что я был очень болен. В то время мы собирались ехать на дачу в город Хвалынск; мы ехали туда две недели. В дороге я поправился, и когда мы приехали, я уже был совсем здоров. Меня все новое очень интересовало, тут я увидел очень много красивых цветов, которых я никогда еще не видал, и вообще я еще никогда не был в такой обстановке. На меня самое страшное и сильное впечатление произвела старая полуразвалившаяся баня с высокой трубой, на которой была приделана палка, где раньше была прибита скворечница, но она уже давно была снята и лежала на крыше. Мне почему-то казалось, что в этой бане живут ночью страшные ведьмы. Эта баня была в самом дальнем конце сада. Около нее росли большие кусты терновника, а крыша и старые стены были покрыты мхом. Если я не слушался, мне говорили, что меня отдадут старой ведьме. В другой части сада были фруктовые деревья. В самой середине сада был пруд, на нем росли водяные лилии, а вечером всегда там квакали лягушки. Через пруд был перекинут узенький деревянный мост с высокими перилами. Вокруг пруда росла высокая трава, в которой мы всегда играли с детьми нашего соседа генерала в «казаки-разбойники». Влево от пруда росли сосны и ели, под которыми росли грибы и земляника; за ними была небольшая полянка, на которой мы всегда очень весело играли. Папа нам поставил палатку с флагом наверху, и мы играли, что это наша крепость, а деревья наши враги. Мы в палатку приносили наши детские скамейки и детский столик, и мама нам всегда давала блюдечки, и мы ели варенье. Вечером мы на поляне играли в «горелки» и в другие игры; в наших играх иногда принимали участие взрослые. Так я провел лето.
Когда настала осень, папа уехал в Петроград, и что было потом, некоторое время я не помню и начинаю помнить уже только то, что было весной. Уже была полная большевистская власть. На улицах все деревья
