Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов
Другой фрагмент, отчеркнутый Толстым, располагался на странице 384. Толстой отчеркнул 27 строк сверху страницы, загнул у нее нижний уголок и на полях написал:
Беда. А всякое учен. на тех же основаниях?
«На небесах Христос есть прежде истина, а потом уже — власть, в земном же нашем мире Христос является сперва как власть, а затем уже понимается как истина (так было даже в обращении ап. Павла). Тот, в кого мы верим, прежде всего есть для нас высший авторитет: послушание прежде понимания. Чтобы достигнуть вершин свободного совершенства, необходимо пройти долину смирения. И сам Христос, только снизойдя послушанием до земного рождения и смерти и спустившись до самого ада, потом уже вознесся на небо и получил всякую власть на небеси и на земли. Итак, не унизительно для нас, а только необходимо идти к свободе подчинением, к совершенству послушанием и прежде принять Божество волею как авторитет, чтобы затем понять Его умом как истину. До Христа ум человеческий имел первенствующее и деятельное значение: он должен был от себя стремиться к божественной истине и искать ее. Но теперь после реального явления истины главная задача уже не в том, чтобы размышлять об искомом, а в том, чтобы действовать чрез данное; не в том, чтобы искать, а в том, чтобы творить истину; не в том, чтобы от себя идти к небесной цели земными блуждающими путями, а в том, чтобы, приняв земное откровение небесной истины в его живой очевидности, исходя из этого откровения и путями в нем указанными идти к полному осуществлению открытой истины в нас самих и во всем мире» (курсив Соловьева. — В.Р.).
Для Толстого такое понимание логики жизни человека, действительно, означало «Беду», ибо требовало от человека отхода от духовной свободы (не унизительно подчинение, беспрекословное послушание); отказа от поиска истины (она ясна, и человеку надо действовать с целью ее реализации в жизни), призывало «творить истину». Всё, как в сладком сне, но не в самой жизни.
Толстой полагал, что форм воскресения столько же, сколько радиусов в круге, что Истина совпадает с Христом, и он недосягаемый Идеал, и наше совершенствование предполагает извечное движением к нему, и на этом пути и происходит раскрытие божественной сущности души, ее постоянное «приращение».
На странице 385 Толстой подчеркнул в тексте слова воздадите кесарева кесарю и на полях написал: надо понимать
В надписи на полях, возможно, кроется издевательство писателя над пафосом Соловьева, прозвучавшим в финале ХХ главы:
«Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли» — Тот же это говорит, кто прежде сказал: «воздадите кесарева кесарю, а Божия Богови». Так было сказано тогда, ибо еще не прославился Сын Человеческий и еще не дадеся Ему всяка власть — и над кесарем. А ныне дадеся — и где же власть безбожного кесаря? и где же языческая империя? Шаткая тень ее еще колеблется там внизу в долине, но не достигает до вершины горы галилейской, на которой апостолы услышали богочеловеческое слово: «дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли». Услышит это слово и равноапостольный кесарь — «тогда исчезнет и дольняя тень языческого царства: сим победиши!»
Толстого не мог не повеселить этот утопический пассаж Соловьева, обращенный к «равноапостольному» царю России. Мол-де, достаточно услышать царю «богочеловеческое слово», и царство язычников будет повержено. «Ну, конечно, надо понимать, что так оно и случится» — вот та ухмылка Толстого. Никаких иллюзий относительно различных форм государства у него не было. Все они, по его мнению, зиждились и будут зиждиться на насилии и обмане.
Пометка Толстого на странице 387 носит протестный характер. Он отчеркнул 29 строк, а на полях вдоль страницы написал:
Неверное толкование текста. Начало и конец славны Тебе.
Спор возник вокруг интерпретации фрагмента из Евангелия от Матфея.
Глава ХVIII, ст. 15–20.
«15. Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; 16. если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; 17. если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. 18. Истинно говорю вам: что́ вы свяжете на земле, то́ будет связано на небе; и что́ разрешите на земле, то́ будет разрешено на небе. 19. Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, 20. ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».
Соловьев, процитировав на церковно-славянском языке этот фрагмент из Евангелия, весьма своеобразно и пространно прокомментировал его. Толстой целиком отчеркнул этот комментарий и не согласился с тем, как философ истолковал евангельский текст.
Центром размышлений Соловьева стало обоснование роли церкви в духовной жизни человека и общества. В любых спорных случаях, утверждал философ, «велено обращаться к церкви». Только она выносит «обязательного решения дела, причем за ослушание этого решения следует отлучение» (курсив Соловьева. — В.Р.). И далее:
«…да и вообще несомненно, что власть вязать и решить дана только апостолам, а не всем и каждому (ср. Ев. Иоан. XX, 23). Ослушник церкви окончательно осуждается и отлучается от церкви не народной волею, а данною свыше апостолам властью вязать и решить. Вот начало власти в церкви: а вот и начало совета: „Паки, аминь глаголю вам, яко аще два от вас совещаета на земли“ и проч.» (387).
Толстой подробно разобрал этот фрагмент в своем фундаментальном труде «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1880–1881). Учитывая, что это сочинение Льва Толстого редко издавалось и малоизвестно, привожу целиком размышления Толстого относительно содержательной сути фрагмента. Им предшествовал критический взгляд Толстого на церковную интерпретацию искомого текста, которая близка, по сути, точке зрения Соловьева. Все сводилось к признанию карающей миссии церкви, она главный судья в разрешении всех духовных, да и не только духовных вопросов.
Толстой обратил внимание читателей
