Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов
Возможно и другое истолкование: «действительное и объективное существование» Царства Божия в человеке не являет ли собой ситуацию, «Когда он богочеловек»?..
Чуть выше Соловьев, заявил, что
«истинный… человек и законный сын человеческий в безусловном смысле (курсив Соловьева. — В.Р.) есть Богочеловек Христос, безусловно преодолевший человеческую ограниченность», и что для нас, т. е. простых смертных, он «определяющая основа новой сверхчеловеческой образовательной формы, в коей человечество, поднимаясь над самим собою, существенно соединяется с Божеством и входит в состав царствия Божия».
Далее последовала сокровенная мысль философа о том, что
«эта образовательная форма человечества, перерождающегося в царствие Божие, есть церковь. Она относится к природному человечеству так же, как сие последнее относится к остальной земной природе. В природном человеке реализуется идеал земной природы, в церкви реализуется идеал человечества» (366–367).
Отсюда идея Соловьева о руководителях духовной жизни человека, которому надо помочь исполнить акт Божественного творения — соединить в себе Божеское и человеческое.
Толстой придерживался иных взглядов. Он исключал посредника между человеком и Богом. Ему была чужда идея Богочеловека, потому он и поставил вопрос на полях — зачем и к чему человека примучивать этой идеей, когда надо пробудить в самом человеке потребность жить по-Божьи, дабы он добровольно и непосредственно исполнял его волю, без всяких подпорок.
А может быть, вопрос и слова Толстого знаменуют собственно вопрос к самому Соловьеву: что он, мол-де, имел в виду, обозначая так проблему? Может быть, Толстому показалось, что мысль выражена неточно?
Здесь же, на этой странице Соловьев, понимая всю слабость натуры человека, поставил вопрос о посредничестве между человеком и Богом. Исключив всякого рода предметные или иного рода знамения, которые помогали бы человеку соединиться с Богом, философ пришел к заключению, что «должны быть в человечестве живые и личные носители Божественной воли» (с. 369). К таким носителям он относил служителей Церкви и вот как об этом писал:
«…отдельный человек должен иметь перед собою другое существо, которого бы он мог действительно слушаться как независимого от себя глашатая воли Божией, которому бы он мог отдать свою волю действительно как другому, а не как отражению только своего собственного разумения. Но вместе с тем человек не может отдать своей воли другому как человеку, каковы бы ни были его достоинства. Ибо все достоинства и заслуги человеческие столь относительны и неопределенны, столь далеки от совершенства, что приурочивать к ним и ставить от них в зависимость обнаруживание безусловной и всесовершенной воли Божией было бы не только ошибочно, но и безнравственно» (с. 369).
Как следовало из текста, Соловьев, признавая важность для человека общения с «носителем Божественной воли», имел в виду служителей Вселенской Церкви Христа, но при этом не идеализировал ни тех, ни другого.
Толстой, подчеркнув слова «носители Божественной воли», на полях возле них написал:
Они и есть: но признака внешнего их не может быть (с.369).
Что означали эти слова? Не убежденность ли в том, что носителем воли Бога могут быть не только священники и близкие к Церкви люди, но и глубоко верующие миряне, собственно, каждый, кто постиг волю Хозяина и научился жить согласно ей.
На странице 370 Толстой отделил первые 17 строк небольшой горизонтальной чертой, и в этом фрагменте справа на полях отчеркнул текст (выделен мною жирным шрифтом) и возле него поставил вопрос, а на полях страницы написал:
«т. е. внешнему. Оно есть только не внешнее» (знаки препинания Толстого).
«Со стороны того человека, который бы отдал свою волю другому ради его человеческих качеств, это было бы нарушением второй заповеди; а в том, кому была бы предоставлена такая нравственная диктатура, она неизбежно воспитала бы гордость и самомнение. Итак, должны быть в человечестве такие люди, которые являются носителями руководящей роли Божией не по своим личным качествам, а по положению, занимаемому ими в некотором особом богоучрежденном порядке, который так же независим от людских свойств, как архитектурная форма храма и значение его частей независимы от материала его постройки. Другими словами, способ обнаружения воли Божией в практической жизни нового человечества должен быть не анархический и не диктаторский, а строго иерархический, основанный на всеобщем признании единого богоучрежденного порядка и на безусловном послушании его представителям как таковым» (370).
Вопрос подле выделенного фрагмента был вызван отрицательным отношением Толстого к любой форме господства одних людей над другими. Достаточно начать с малого, чтобы оно превратилось в нечто огромное и чудовищное. Толстой не допускал власти над душой человека со стороны кого-либо. Человек как обладатель души, частицы Бога, способен жить по «разумению жизни» и может обойтись без «богоучрежденного порядка» (почти Кодекса Наполеона), требующего «безусловного послушания».
Все эти порядки и послушания предлагаются человеку со стороны и потому могут восприниматься как внешние формы существования. В реальности, полагал Толстой, так и есть (Оно есть), но «Оно» не является «только внешним», а захватывает глубинные пласты жизни человека и подчас уродует их.
Два фрагмента Толстой сопроводил не только отчеркиванием, но и словом
Беда
В первом речь шла о трех ветвях власти:
«Дадеся Ми всяка власть» — не одна какая-либо, напр. духовная, но и всякая другая. Мы знаем три главные власти в мире человеческом: священническую, передаваемую чрез таинство рукоположения, царскую, передаваемую по родовому наследству или каким-либо другим естественным путем, по освящаемую таинственным помазанием, и наконец, власть пророческую, которая, будучи прямым личным даром, проявляется в общественной деятельности в силу свободного вдохновения, но оправдывается и утверждается заслугой и святостью. Эти три власти, достоинства и служения необходимо принадлежат Тому, кому дадеся всяка власть и кого самые враги Его торжественно, хотя и бессознательно признали первосвященником, царем и пророком (Ев. Иоанна XI, 49–52, XIX, 19–22 и Св. Матфея XXVII, 39, 40) [C. 381].
Толстой не был анархистом. О власти писал много, всегда честно и безбоязненно. Никаких иллюзий относительно нее и ее будущего у
