За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Да ну тебя, Мишка, – замахнулась на мужа Елена Сергеевна маленькой подушкой-думкой. – Прекрати сейчас же! Кто они и кто ты? Босявки пред ликом исполина!

– Аминь!

– Они вот уж истинно мертвые души, а у тебя душа живая. Так что, увидишь мертвых с мертвыми, живых с живыми. Только это нескоро будет.

– Да нет, любовь моя, скоро, – мрачно вздохнул Булгаков, но, увидев, как по лицу дорогой женщины ударила молния отчаяния, поспешил добавить: – Ближайшие пятьдесят лет промелькнут, как един день.

Глава тридцать третья

Я пришел, чтобы убить вас!

1931

Веселым солнечным полднем в последних числах февраля Михаил Афанасьевич Булгаков и вторая жена его Любовь Евгеньевна, пребывая в самом радужном настроении, с огромным аппетитом завтракали. Прошла зима, и накануне весны дела вроде бы пошли в гору.

Еще недавно они встречали Новый год, боясь загадывать, каков он будет. Для Михаила Афанасьевича ноябрь и декабрь оказались муторными и нудными. Немирович-Данченко от души издевался над ним, заставляя переделывать и переделывать проклятую инсценировку «Мертвых душ», и Булгаков уже не на шутку злился на своего учителя: «Я так любил тебя, а ты с того света не можешь защитить меня от всей этой тягомотины!» Ну действительно, зря, что ли, в последние годы Николай Васильевич так ударялся в православие, так изнурял себя немыслимыми постами, да что там, в гроб себя вогнал, пытаясь передать свою любовь к Богу? Думается, у него есть сертификат на сколько-нибудь личных посещений Творца, чтобы замолвить словечко: «Боже правый, подкинь удачи ученику моему нерадивому – Михасику Булгасику, парубок задыхается в потоке неустройств». Так нет же, накося выкуси!

У него снова стал проявляться тик, и нервы расшатались, то впадал в нездоровое веселье, то в мрачное угрюмство. И встречи в Сивцевом Вражке становились все реже, ему стыдно было нести туда свои унылые глаза и делать вид, что все трын-трава. Что-то надломилось в нем на фоне неврастении. Но новогодние открытки они друг другу 31 декабря послали, что означало: любовь не умерла.

Михаил Афанасьевич Булгаков

Конец 1920-х

[Из открытых источников]

С середины декабря до середины января Елена Сергеевна отдыхала с детьми в подмосковном санатории, и Михаил Афанасьевич несколько раз приезжал туда, чтобы вместе просто по-приятельски покататься на лыжах, не более того. Он перестал стесняться в своих дарственных надписях, подарил ей парижское издание второй части «Белой гвардии»: «Милая, милая Лена Сергеевна! Ваш М. Булгаков». Потом на фото, где он среди актеров «Дней Турбиных»: «Милой Елене Сергеевне в день 75-летнего ее юбилея. – Это он так пошутил, и дальше: – Дорогой Люсиньке, мастерице и другу». На машинописном экземпляре «Мертвых душ»: «Знатоку Гоголя Лене Сергеевне! Моему другу в память тех дней, когда ужасные люди мучились над этим экземпляром!» Дальше еще смелее – на парижском издании «Белой гвардии» приписал: «Муза, муза моя, о лукавая Талия!» Был уверен, что Шиловский этого не увидит.

После Нового года дела пошли еще хуже: директор и худрук МХАТа открыто заявил Михаилу Афанасьевичу:

– Простите, но я не вижу смысла продолжать работу над «Мертвыми душами». Вы проявляете полную творческую несостоятельность.

Что хуже этого может услышать писатель? Даже «приговаривается к высшей мере социальной защиты – расстрелу» звучит ласковее!

И все повисло, как повешенный, болтая ногами.

Но вот пришел февраль, чудесный месяц, в котором он встретился со своей тайной женою, надвигалась вторая годовщина их подпольной деятельности, как вдруг грянул гром очистительный.

– Что у вас с инсценировкой Гоголя? – спросил основатель системы Станиславского, пригласив его прямо к себе на квартиру в Брюсовом переулке.

– Она растоптана. Владимир Иванович утверждает, что даже его домработница справилась бы с таким легким заданием лучше.

– Эк он загнул! Вы принесли последний вариант?

– Принес.

– Читайте.

И он старательно, как ученик гимназии, прочитал последний ненавистный вариант. Выслушав, Станиславский высокомерно поднял правую бровь:

– Что ж у него за домработница такая, если она способна на создание столь дивной инсценировки?

От услышанного Маке захотелось превратиться в примата и повиснуть на массивной люстре, способной выдержать всех, кто штурмовал Зимний.

– Похоже, у старого селадона начался старческий маразм, – продолжал ублажать его Константин Сергеевич. – Не думал я, что он так кончит. Его пора в богадельню, а не руководить театром. Вот что, радость моя, с сегодняшнего дня я отменяю вашу крепостную зависимость от этого барина. Поступаете в полное мое распоряжение. Те, кто хранит мне верность, начнут завтра же репетиции. Прямо здесь, в моей скромной квартирке.

Скромная квартирка у основателя системы позволяла устраивать не только репетиции, но и камерные спектакли примерно эдак на сто зрителей.

Мало того, благодетель распорядился выписать автору инсценировки второй аванс в таком же размере, как первый!

И вот теперь, не ночевав дома, вернувшись пьяным под утро, драматург весело завтракал с незлобивой женой под пиво и даже водочку, они ели черную и красную икру, стерлядку, ветчинку, французский сыр и многое другое, что можно вполне позволить себе, получив нежданный-негаданный второй аванс. Флюшка ходил вокруг стола с хвостом, устремленным к Богу, мурлыкал и терся обо все что можно, время от времени получая лакомые кусочки. Бутон же и вовсе едва не падал в обморок, получая желаемые дары, – от изобилия запахов в диспетчерской его собачьей башки начались сбои. И лишь Мука с презрением взирала на животных, испытывая за них испанский стыд: «Разве можно так унижаться перед человеком? Ну, собака еще ладно, это четвероногое быдло. А кот! Слава богу, что не мой сын!»

Маку по обыкновению несло:

– Анкруаябль! Как репетируют! Как же они репетируют! Смотреть можно столь же долго, как на огонь в камине или на рекущую теку… текущую реку. Станиславский гений. Он говорит: «Душу бы продал, лишь бы пришел сам Гоголь и посмотрел, как воплощается на сцене его бессмертная поэма! Булгаков исписался? Бул-гаков ис-пис-сался?! Да он создал истинный драматургический шедевр, конгениальный гоголевской прозе!» И все в таком духе. А главное, с огромным недовольством в сторону своего заклятого врага.

– А я все никак не могу взять в толк, чего же они не поделили? – смеясь и уплетая балычок, спросила Любаша.

– Топсон, я сто раз тебе это объяснял.

– Да как-то путано, Мася.

– Если проще, то Станиславский считает, что каждый актер должен состояться как личность и, в соответствии с его бессмертной системой, должен