Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева
Когда приехал в Сызрань, меня взял один крестьянин из деревни Рязани, и, приехавши, я работал у него 3 дня, но писарь этой деревни сказал моему хозяину, что нельзя держать без документов, которых я не имел при себе. Пришлось пойти дальше в Жигули, где я работал у одного крестьянина 10 мес<яцев>. Он был очень богатый, у него было в амбаре больше 200 пудов ржи, которую у него отобрали большевики, заплатив 45 рублей за пуд; на все эти деньги нельзя было купить себе одного годовалого жеребца или овцу. Вторично при мне у него отняли весь хлеб за то, что он схоронил несколько пудов муки под амбаром. После всего этого все крестьяне стали сеять только для себя, многие не могли и этого сделать, потому что не осталось семян. Цены поднимались на все, работы нет не только на фабриках, но и у крестьян, учиться нельзя. Видя все это, я выехал за границу и до сих пор не подумал даже ехать <обратно>, и боюсь об этом думать.
Беликов Всеволод
Мои воспоминания с 1917 года
10 марта 1917 года под влиянием негодяев император Николай II Александрович должен был отречься от престола в пользу своего брата Михаила Александровича, который, в свою очередь, также отказался. Власть захватила рабочая масса. Сначала хотели собрать Учредительное собрание, что они сделать не могли. А в это время в запломбированном вагоне привезли большевистского вождя Ленина, который выступил с пропагандой о братстве, равенстве и свободе, чего на земном шаре не может быть. Сперва все жители когда-то великой России стояли за свободу, но потом начались голосования; одни голосовали за казаков, за социалистов и т. д., но большинство за большевиков, что было очень плохо. Когда власть была захвачена большевиками, жизнь была очень плохая, но скоро их выгнали, я уехал в Донской императора Александра III кадетский корпус, где мы учились довольно спокойно до 1920 года.
В декабре мы вышли походным порядком из Новочеркасска, дошли до станицы Кущевской Кубанской области, откуда на поезде поехали в Новороссийск и в марте 1920 года сели на русский пароход «Саратов», который нас отвез в Египет, где мы прожили до 1922 года и уехали в предместье г. Константинополя, в Буюк-Дере; в 1924 г<оду> переехали в Эренкей, также предместье Константинополя, где благополучно пока живем.
Из воспоминаний о России я написать больше ничего не могу. И летопись окончена моя…
6 класс
Чумаков Иван
Мои воспоминания с 1917 года
Мирно протекали годы пятнадцатый и шестнадцатый. Каждое утро бодро встаешь с постели, пьешь чай, запасаешься булками, пирожками и отправляешься в школу. Там, кроме удовольствия, – ничего. И так три месяца, а там Рождество. Изучаешь тропарь, рассказываешь отцу, матери, сестрам, и даже младшему братишке, ничего еще не понимающему. А мать так за три дня попросишь разбудить к заутрене. В церкви стоишь спокойно, ежеминутно крестишься и читаешь тропарь. Кончилась церковная служба. Не возвращаясь домой, бежишь «Христа славить». Тут конфеты, пряники, копейки – все карманы. Потом – домой разговляться. После этого опять славить, и так целый день. Проходят Рождественские каникулы – снова уроки. Школьники не сидят спокойно: рассказывают свои похождения, считают деньги, а иной раз и схватятся в драку – не поделили. Скоро опять пошло все нормально. Начался пост – говеют обыкновенно на пятой неделе. А вскоре и Пасха. Это праздник для них неописуемый. Весь день колокольный звон, катание яиц, «христосование», поздравления, подарки… В конце апреля – конец занятиям. В мае школьный праздник, переводы, спектакль, декламация выученных стихов, раздача похвальных листов… Затем работа в поле. Одно удовольствие.
Но вот настал коварный семнадцатый. Школы закрыты. Учителя не желают «учить» – свобода… Интеллигенция с красными бантиками. «Конец царям». Старики плачут. В чем дело? «Царя-батюшки нет». В станице появились ораторы, не умевшие говорить («Товарищи! Моя лично мнения такова, что ежели мы атамана смястим, а на место его поставим председателя, а его помощника замяним товарищем председателя, то это будет, так сказать, более социально»). Появились две партии: старики и бежавшие с фронта «фронтовики». Первые – «Атаман и его помощник»; другие – «Комитет, председатель и его товарищ». Но этого мало. На станичных сходках – драки. «Атамановы сыны отца избили». За что? За то, что плюнул на их свободу. А Семен Скачков сыну ухо отрубил – свобода. На Пасху, вместо звона, стрельба. Страшно выйти на улицу. «Бросили фронт, дьяволы, пустили германца, окаянные, а тут, тово и гляди, свово убьют». Верх взяли молодые. «По единогласному решению выбрали в председатели комитета товарища Учасова, а его товарищем – Кружкова». Сразу раздача номеров (не помню, как они назывались, кажется, «партийными номерками»). Старики, конечно, кладут 4-й – казачий, а молодежь 2-й – социалистический…
Явилась Красная армия какая-то. Старики «против» нее, фронтовики «за». Все же старики преодолели. Решили не пустить красных в станицу, «восстали». Правда, прежде, чем восстать, два дня спорили, пока наконец фронтовиков не убедили, что Красная армия – не то чтобы социализм, а простая «пролетария» (в смысле «разбойники»).
Ждали красных с одной стороны, а они пришли с другой. Расстрелы (всех стариков), грабеж. На улицах, кроме вооруженных, никого. Через пять дней восставшие вместе с присоединившимися к ним восставшими другой станицы вытеснили их из станицы. Правда, с каким трудом удалось им это сделать, если у красных и орудия, и пулеметы, а у восставших на 8 человек винтовка и три патрона. Число восставших постепенно возрастало. Оружие тоже увеличивалось. А там стали и иметь сведения о более серьезных компаниях восставших: чернецовцах, семилетовцах и
